Джен

Джен сидела на стуле, в сером платье, распатланная, неподвижная, как мумия, держала в руке ладонь сына. Когда я вошел, лишь слабо повела головой в мою сторону и снова устремила взгляд на Майкла.

Гудели, рыкали компрессоры, нагоняя кислород: одна трубка была вставлена Майклу в рот, другая входила справа между его ребер в легкое. Он лежал с вытянутыми руками, до пояса прикрытый белой простыней. На его неподвижном лице желтели смазанные йодом вздутые свежие раны. Выкрашенные в зеленый и красный цвет волосы были слипшимися.

Стоит ли говорить о том, что некоторые события настолько стремительно нарушают обыденный ход нашей жизни, что наше сознание просто не успевает угнаться за ними, требуется время, чтобы к ним приспособиться и привыкнуть.

Подошла медсестра: посмотрела на датчики, проверила капельницу и, сделав запись, удалилась.

Я постоял за спиной Джен. Все-таки не зря она была против дружбы Майкла с Френсисом. Предчувствовала, что это к добру не приведет. Чертов Френсис! Убийца!

Подойдя к дежурной медсестре, я попросил информацию о пациенте Майкле Леви, представившись его родственником.

– Кровоизлияние в мозг средней степени, без перелома черепа. Сломаны три ребра с прободением легкого. Он в состоянии комы уже почти семь часов. Каков врачебный план? Продолжаем наблюдать, доктор пока не считает нужным хирургическое вмешательство. Но если снова начнется кровотечение, тогда срочно придется делать операцию.

– И как долго он может находиться в коме?

– Кто знает? Может, с минуты на минуту проснется, а может так пролежать и неделю. По-всякому бывает… – медсестра взглянула мне в глаза, и в ее взгляде я прочитал прогноз, самый страшный из всех возможных, о котором вслух не говорят…

Я вышел в зал ожидания и сел в кресло. В двери отделения вскоре вошла какая-то женщина в длинной юбке и шляпке, лицом и фигурой отдаленно похожая на Джен, – видимо, ее сестра Сара. Побыла там какое-то время и вышла.

Затем туда быстро вошла молодая женщина в парике, полноватая, с красивыми чертами лица. Я решил, что это Ракел – ее дочка.

Затем в ICU вошел доктор Шварц. Приблизительно через полчаса он вышел и, увидев меня, сидящего в кресле, брезгливо скривился.

Я глядел ему вслед, и злая мысль шевельнулась в моем сердце. А ведь Джен столько лет была его любовницей! При этом целый год флиртовала со мной. И легла со мной в постель – из какой-то своей женской прихоти!

А если ее сын погибнет? Или выживет, но навсегда останется инвалидом? Я припомнил Маргарет, что с ней творилось после смерти ее сына! Да и вообще: что я здесь делаю? Какое отношение имею к ее горю? Мне надо готовиться к последнему экзамену. У меня самого забот – по горло. Нужно разобраться со своей жизнью.

Я сел в машину и завел двигатель. Я долго держал пластмассовую головку ключа, вставленного в замок зажигания. Говоря начистоту – я же никогда не любил Джен. Просто томился душевной скукой, одиночеством. Нужно было скрасить серые холостяцкие будни, хоть чем-то себя развлечь. Играл роль влюбленного принца… Фея-лебедь, Одетта, слетевшая корона…

Возле меня остановилась машина. Водитель спросил, не отъезжаю ли, не освобождаю ли место. Я внимательно посмотрел на него.

– Нет, не отъезжаю, – выключил двигатель. Снова вернулся в отделение для критических.

Судя по показаниям приборов, состояние Майкла ухудшилось. Возрос риск нового кровоизлияния. Медсестра чаще подходила к нему, проверяя датчики.

Лицо Майкла стало серее прежнего. И какая-то странная, холодная тень стала покрывать его.

Вокруг его кровати стояли несколько женщин и мужчин, судя по всему, самые близкие родственники.

Джен вся сжалась в комочек. В маленький серый комочек…

* * *

Не хочу вспоминать тот день, когда в похоронном доме, где собралось невероятное количество людей, раввин говорил о том, что даже Господь плачет сегодня, потому что Майкла больше нет с нами.

Раввин стоял за кафедрой, седобородый старик в черном костюме и шляпе. Он говорил на английском, иногда переходил на идиш или иврит.

А за окнами похоронного дома шел проливной дождь, и казалось, этот дождь будет лить и лить, пока не зальет всё вокруг и всё не уйдет под воду.

Отряхнув сложенные зонтики, в похоронный дом входили новые люди. Было много молодежи и детей. Было и несколько мне знакомых лиц – сотрудников госпиталя. Но большинство пришедших я не знал.

– Майкл был отличным парнем, добрым и скромным, честным и веселым, – говорил раввин. – Но Всевышний так рассудил, решив забрать Майкла от нас к Себе. И теперь весь Дом Израиля страдает, потому что Майкл больше не с нами. Ведь уход даже одного еврея – это трагедия для всего народа, и теперь наш народ разрушен, как некогда был разрушен наш Храм…

Раввин то и дело умолкал, его голос все чаще дрожал, было видно, что ему сейчас очень трудно все это говорить и подбирать слова утешения, потому что перед ним, завернутый в белую материю с вышитой серебристой звездой, стоял гроб, в котором лежал двадцатилетний парень.