Джером К. Джером. Собрание сочинений в одном томе

Джордж так и не выучился играть на банджо до сего дня. Слишком уж мало он встречал поощрения. В то время как мы были на реке, он попытался было раза два поупражняться вечерком, но не тут-то было. Одних только речей Гарриса было бы достаточно, чтобы хоть кого привести в уныние; а вдобавок еще Монморанси усаживался и выл непрерывно во все время упражнения.

— На кой черт ему требуется выть, когда я играю? — с негодованием восклицал Джордж, целясь в него сапогом.

— На кой черт тебе требуется играть, когда он воет? — возражал Гаррис, перехватывая на лету сапог. — Оставь ты его в покое. Он не может не выть. У него музыкальный слух, и твоя игра заставляет его выть.

Поэтому Джордж решил отложить изучение банджо до возвращения домой. Но даже и тогда обстоятельства мало ему благоприятствовали. Миссис П. все приходила и заявляла, что очень сожалеет, — лично она с удовольствием слушает его игру, — но дама с верхнего этажа находится в очень чувствительном состоянии здоровья, и доктор боится, как бы это не отразилось на ребенке.

Тогда Джордж придумал выходить с банджо по ночам и упражняться в сквере. Но обыватели пожаловались полиции, которая однажды ночью выставила караул и изловила его. Улики оказались налицо, и его обязали соблюдать молчание в течение шести месяцев.

После этого он, видимо, утратил охоту к игре. Раза два, по истечении полугодия, он-таки произвел слабые попытки возобновить занятия, но встретил прежнюю холодность, то же безучастие со стороны света; а немного погодя и вовсе отчаялся, сделал объявление о продаже своего инструмента с большой уступкой, — «за ненадобностью для владельца», — и ударился в изучение карточных фокусов.

Неутешительное, должно быть, дело — обучение игре на музыкальном инструменте. Можно бы подумать, что общество, ради самого себя, должно всеми силами помогать человеку приобрести умение играть на музыкальном инструменте. Но ничуть не бывало!

Я знал однажды юношу, изучавшего игру на волынке, и вы не поверите, сколько ему пришлось встречать противодействия. Да даже от членов собственной семьи он не получал того, что можно бы назвать активным сочувствием. Отец его с самого начала был против и высказался вполне определенно по этому поводу.

Пытался было мой приятель вставать рано поутру для упражнений, но ему пришлось отказаться от этого из-за сестры. Она была несколько религиозного склада и находила, что греховно начинать день с такого занятия.

Тогда он принялся взамен просиживать по ночам и играть, после того как все семейство уже улеглось спать, но и тут дело не выгорело, потому что дом приобрел из-за него дурную славу. Возвращаясь поздно ночью по домам, люди останавливались на улице послушать, а на другой день разносили по всему городу, что ночью у мистера Джефферсона совершено страшное преступление; причем описывались крики жертвы, грубая ругань и богохульства убийцы, за которыми следовали мольба о пощаде и замирающее хрипение умирающего.

Тогда ему разрешили упражняться в дневное время в черной кухне, при закрытых дверях; но, несмотря на эти предосторожности, наиболее удачные его пассажи все же проникали в гостиную и расстраивали его бедняжку мать почти до слез.

Она утверждала, что они напоминают ей о покойном отце. Бедняга был проглочен акулой во время купанья у берегов Новой Гвинеи, — но в чем здесь заключалась связь, она не умела объяснить.

Тогда ему выстроили шалаш в конце сада, за четверть мили от дома, и вынуждали его таскать туда волынку, когда ему хотелось поупражняться. Иногда в доме появлялся посетитель, ничего не знавший обо всем этом, его забывали предостеречь, он отправлялся пройтись по саду и неожиданно слышал эту волынку, не будучи к ней подготовленным и не зная, что это такое. Сильный духом человек обыкновенно отделывался нервным припадком, но человек средних способностей нередко впадал в острое помешательство.

Надо признаться, что в первоначальных попытках любителя волынки, Действительно, есть что-то печальное. Я сам это чувствовал, внимая своему юному другу. Инструмент, как видно, тяжел для исполнителя. Необходимо, начиная, набрать достаточно дыхания для всего мотива — так я заключаю, по крайней мере, из исполнения Джефферсона.

Начинал он великолепно, с дикого, полного, боевого звука, воодушевляюще действовавшего на слушателя. Но по мере продолжения звук становился все слабее и слабее, а последнее колено обыкновенно прерывалось на половине свистом и шипеньем.

Требуется хорошее здоровье, чтобы играть на волынке. Юный Джефферсон научился играть только одну мелодию; но я ни разу не слыхал, чтобы кто-либо жаловался на скудость его репертуара. Мелодия эта была: «То Кэмбеллы идут — ура, ура!» — так он говорил, хотя отец его всегда уверял, что это «Колокольчики Шотландии». Никто не был в точности уверен, что оно такое, но все соглашались, что характер музыки шотландский.

Посторонним предоставлялось угадывать три раза, и каждый угадывал другой мотив.