Джером К. Джером. Собрание сочинений в одном томе

Мы увидали Рединг около одиннадцати часов. Река здесь грязна и уныла. В окрестностях Рединга не замешкаешься. Сам город — знаменитое древнее место, прославившееся еще в туманные времена короля Этельреда, когда датчане бросили якорь своих боевых судов в Кеннете и отправились из Рединга опустошать всю Уэссекскую страну; и здесь-то Этельред и его брат Альфред сразились с ними и победили их, причем Этельред молился Богу, а сражался Альфред.

В позднейшее время Рединг обратился в место удобное для бегства, когда дела в Лондоне не ладились. Парламент обыкновенно мчался в Рединг, как только в Вестминстере вспыхивала чума; а в 1625 году примеру его последовало правосудие, и все суды заседали в Рединге. Стоило бы, право, иметь время от времени простую заурядную чуму в Лондоне, чтобы избавиться одновременно от адвокатов и от парламента.

Во время парламентской борьбы Рединг был осажден графом Эссексом, а четверть века спустя принц Оранский разбил здесь войска короля Якова.

Здесь, в Рединге, похоронен Генрих I — в основанном им бенедиктинском аббатстве, развалины которого можно видеть и поныне; и в том же аббатстве великий Джон Гонт венчался с леди Бланш.

У шлюза Рединга мы повстречались с паровым катером, принадлежащим моим знакомым, и они провели нас на буксире, не доходя одной только мили до Стритли. Приятно быть на буксире у парового катера. Сам я предпочитаю это катанью на веслах. Было бы еще обворожительнее, если бы не куча дрянных лодчонок, беспрестанно совавшихся под нос нашему катеру, которому то и дело приходилось замедлять ход и останавливаться, чтобы не затопить одну из них. Невыносима, право, эта повадка гребных лодок путаться перед носом катеров на реке; следовало бы предпринять что-нибудь, чтобы положить этому конец.

Да притом еще какая возмутительная наглость! Можешь свистеть, пока чуть не взорвешь котел, прежде чем они потрудятся поторопиться. Была бы моя воля, я бы топил время от времени одну-две штуки науки ради.

Немного повыше Рединга река становится очень живописной. Около Тайльгёрста ее немножко портит железная дорога, но начиная с Мэйплдерхэма до Стритли она великолепна. Выше Мэйплдерхэмского шлюза проходишь мимо Гардвик-Хауса, где Карл I играл в шары.

Окрестности Пенгборна, где стоит забавный трактирчик «Лебедь», должны быть так же хорошо известны завсегдатаям художественных выставок, как и своим собственным жителям.

Катер моих знакомых отпустил нас как раз у подножия грота, после чего Гаррис начал доказывать, что теперь моя очередь грести. Весьма безрассудно, по-моему. Утром было условлено, что я доведу лодку до трех миль выше Рединга. Мы же теперь были на десять миль выше Рединга! Кажется, пора им, в свою очередь, приняться за дело. Тем не менее я никак не мог вынудить ни Гарриса, ни Джорджа взглянуть на вопрос с правильной точки зрения; поэтому, во избежание пререканий, я взялся за весла. Я греб не более минуты, когда Джордж заметил что-то черное, скользящее по воде, и мы подошли поближе. Джордж перегнулся через борт и схватил предмет рукой. И тотчас отшатнулся с криком и белым как мел лицом.

Это было тело мертвой женщины. Оно легко лежало на воде, ее лицо было кротко и спокойно. Оно не было красивым; слишком уж оно было преждевременно состарившимся, слишком худым и изможденным; но то было милое, достойное любви лицо, несмотря на печать заботы и нужды, и озаренное тем выражением мирного отдыха, которое виднеется иногда на лицах больных, когда наконец утихнет страдание.

К счастью для нас — ибо нам вовсе не улыбалось застрять в камере коронера, — с берега также заметили тело и избавили нас от него.

Позднее мы разузнали историю этой женщины. Разумеется, все та же старая-престарая будничная трагедия. Она любила и была обманута, или сама обманулась. Как бы то ни было, она согрешила — это случается с нами время от времени, а ее близкие и друзья, естественно, возмущенные и негодующие, закрыли перед ней все двери.

Оставшись одинокой, сгибаясь под тяжестью позора, она опускалась все ниже и ниже. Некоторое время она содержала себя и ребенка на двенадцать шиллингов в неделю, получаемых за двенадцать часов в день тяжелого труда, выплачивая шесть шиллингов за ребенка и мешая собственной душе расстаться с телом с помощью остальных.

Но шесть шиллингов в неделю едва ли могут установить прочную связь между душой и телом. Они пытаются оторваться друг от друга, когда скрепляющая их цепь настолько слаба; и вот однажды, как я представляю себе, страдания и тупое однообразие жизни встали перед ней яснее обыкновенного, и она испугалась насмешливого призрака. Она обратилась с последним призывом к близким, но голос отверженной грешницы разбился о холодную стену приличия, не встретив ответа. Тогда она сходила повидаться с ребенком — взяла его на руки и поцеловала, вяло и безучастно, не выразив при том никакого волнения; простилась с ним, вложив ему в ручку купленную заранее грошовую коробочку шоколада, а потом на последние шиллинги взяла билет и приехала в Горинг.