Джевдет-бей и сыновья

— Я вовсе не говорю, что они плохие люди! Мне просто интересно, почему они такие. Я не могу понять, почему они не хотят жить более разумно и логично, более цивилизованно. У нас в Трабзоне есть такой Хаджи Ильяс-эфенди, богатый торговец. Известен своей приверженностью религии, но при этом занимается ростовщичеством. Да, дает деньги в долг под высокие проценты! Я могу понять, почему он настроен против реформ. Но ваша семья? Нет, я, конечно, не говорю, что они против реформ, я знаю, что они одобряют перемены в нашей стране, знаю, что они думают. Но я вижу, что они все-таки относятся к этим переменам как-то настороженно… Или без должного энтузиазма! А мне кажется, что городские богачи, то есть такие, которые знают, что такое Европа, иными словами, хорошие богачи, — должны принимать реформы всем сердцем. Но энтузиазма в них не видно. А темный, неграмотный народ ничего не понимает. Но в таком случае, Айше, кто будет двигать реформы дальше, кто? Неужели эта задача так и будет лежать только на плечах служащих вроде моего бедного отца, над которым в Трабзоне все потешаются? Или вроде меня, над которым в общежитии смеются, потому что я люблю музыку и разгуливаю с этим смешным футляром в руках? К тому же служащие тоже пытаются подражать богачам, хотят быть похожими на них. Скажи, ты сама-то что об этом думаешь? — Джезми повернулся к Айше, от волнения лицо у него было красное и потное. — Ты насмехаешься надо мной, предлагая учить жителей Трабзона купаться в море. Когда я сказал, что там не принято купаться, ты подумала, что я не люблю богачей. Это не так! Мне не нравится, что они некультурны и невежественны, что они не желают думать о своей стране и о совершающихся в ней переменах!

— Выходит, ты думаешь, что моя семья состоит из грубых, некультурных и невежественных людей? — спросила Айше, сама не веря в то, что говорит.

— Нет, пойми меня правильно! Я говорю не о твоей семье! Я пытаюсь понять, почему твои родственники так себя ведут. С одной стороны, желают отправить тебя в Европу, а с другой — вы… то есть ты не хочешь, чтобы я провожал тебя до Нишанташи. — Джезми вдруг поднял голову и посмотрел по сторонам, словно чего-то ожидая.

Они были напротив казарм. Здесь дорога раздваивалась. Айше еще раз тревожно посмотрела на юношу, увидела, какой он взволнованный и печальный, и поняла, что ей не хватит решимости запретить ему пойти с ней в Нишанташи. И они пошли дальше вместе — так, словно бы не расставались каждый раз именно здесь. К аромату липового цвета примешался запах навоза и мочи из казарменных конюшен и общественных уборных.

— Большое спасибо! — сказал вдруг Джезми, потом, должно быть, решил, что этого говорить не следовало, и тихо спросил: — Ты на меня не сердишься? — На лице его, впрочем, было победоносное выражение.

Айше снова почувствовала рвущуюся на волю любовь, но на этот раз ответила осторожно:

— А за что я должна, по-твоему, на тебя сердиться?

— За все мои глупые речи. За те слова, что я говорил о твоей семье. Как бы твои родные себя ни вели, я уважаю твою семью, поверь. Может быть, я и язвлю немного из-за того, что они такие богатые, а ты — одна из них, но не думай, что… Просто у меня есть убеждения… И ценности. Но ты, похоже, меня не слушаешь?

— Слушаю! — сказала Айше, внимательно оглядывая улицу Они проходили мимо резиденции губернатора. На углу стоял торговец газетами. Перед ним остановилась машина.

— Я летом не поеду в Трабзон, — запинаясь, проговорил Джезми. — Я задыхаюсь среди тамошних глупцов и невежд. Я нашел работу в одном отеле. Летом я… Айше, ты меня слушаешь? Я тебе не надоел? Этим летом я…

«Это Осман! — думала Айше. — Наша новая темно-вишневая машина! Как я ее раньше не заметила?» Словно свидетель катастрофы, застывший на месте и онемевший от страха и потрясения, смотрела она на машину и на выходящего из нее человека. На Османа.

— Это мой брат! — прошептала Айше.

— Который? С газетой в руке?

До места, где стоял Осман, оставалось меньше двадцати шагов. Айше не ожидала от себя, что может настолько перепутаться и растеряться. Сворачивая в Нишанташи, она пыталась убедить себя, что все ее страхи — ерунда, а Джезми прав.

— С газетой в руке? — снова спросил Джезми, понял по выражению лица Айше, что да, это он, и стал с любопытством разглядывать человека, о котором столько слышал, о семейной жизни которого был так хорошо осведомлен.

Это любопытство разозлило Айше.

— Давай уходи отсюда быстрее, уходи! — прошипела она.

— Зачем? Я никого не боюсь. Не буду прятаться. Такой человек, как он, должен понять, что отношения между мужчиной и женщиной…

Осман их тоже заметил. Уже садясь в машину, поднял голову, посмотрел по сторонам и заметил. На какое-то мгновение застыл, словно не в силах сообразить, что нужно делать, а потом быстрыми шагами пересек улицу и направился к ним. Айше стояла и ждала, когда он подойдет; любопытства в ней было едва ли не больше, чем страха.

Не доходя нескольких шагов, Осман быстро взглянул на Джезми.