Джокер

От его взгляда становится больно дышать. Там бездна отчаяния. Ему так же больно. Я это чувствую. Необъяснимо и неправильно. Чувствую его боль, как свою собственную, и не знаю, как именно можно ее стереть из его глаз. Взяла его ладони, и положила себе на грудь… туда, где все еще саднило в районе сердца от панического страха, что все же уйдет.

— Я бы узнала тебя… через тысячу лет, через тысячу текстов и строк с закрытыми глазами… Рано или поздно я бы тебя узнала.

* * *

Прислонился лбом к ее лбу, вжимая в стену, позволяя себе раствориться в ощущении ее кожи на своей. Эти слова… Снова ранит ими. Но уже по — другому. Уже лаская. Когда касаются краев открытых ран осторожными движениями, подушечками пальцев, и тебе выть хочется от этой нежности, причиняющей невероятную боль. Отвечаю на ее прикосновения своими, очерчивая опухшие губы пальцами, зарываясь ладонью в растрепанные темные локоны и подыхая от желания вдыхать их запах вечно.

— Я сжег свою мастерскую и сломал все кисти, Принцесса. Все мои холсты изорваны и валяются у твоих ног. Мне больше не на чем рисовать… И незачем.

"Цветет который год земля,

Тебя лишь холод окружает.

И рядом никого, кто знает,

Как умерла твоя весна.

Ничье дыхание не спешит

Ресниц твоих теплом коснуться.

Тебе так хочется вернуться,

Ну а пока, принцесса, плачь, плачь".

© Дан Балан "Плачь"

Не позволяет отвести взгляд, а я сам оторваться не могу от той бездны, что утягивает на дно ее взгляда. Мой темный омут, на поверхности которого пляшут тысячами огненные блики. Почему мне всегда кажется, что рядом с тобой я горю, Принцесса? Почему, когда ты рядом, мне кожу свою содрать хочется и руками ловить это пламя, обжигаясь, но не смея упустить его из ладоней. Огонь. Мать твою.

Вздрогнул, вспомнив, почему оказался здесь. Почему несся через весь город, чтобы застать в состоянии острой паники на полу.

И дыхание срывается от накатившей злости. Я найду мерзавца, сделавшего этого. Кто-то явно хочет довести мою девочку до сумасшествия, а, может, нам нужно готовиться к шантажу.

Силой воли заставить себя сделать шаг назад.

— У нас есть дела поважнее. Я хочу знать, почему это видео сводит тебя с ума. Я хочу знать, что оно означает, и понять, что за ублюдок замешан в этом.

Потому что в этот раз, мать вашу, этим ублюдком оказался не я.

ГЛАВА 18. Мирослава и Джокер

Есть воспоминания, от которых трудно дышать, а есть такие воспоминания от которых дышать невозможно. Что-то, о чем не просто трудно рассказывать, а невозможно об этом даже заговорить, потому что в этот момент боишься, что снова окунешься в тот же кошмар и больше не сможешь вернуться из него обратно. Останешься там навсегда, потому что разворошил. Но я должна была рассказать, иначе этот кошмар уже не оставил бы меня никогда, и я хотела, чтобы он знал обо мне все. Между нами и так было достаточно лжи. Я хотела снять эти маски и больше никогда их не надевать. Иногда стоит посмотреть в лицо своим демонам, чтобы понять, что они часть тебя и тебе придется с ними жить… и не только тебе, а и тем, кто хочет быть рядом с тобой, а возможно, и понять, захотят ли после этого быть рядом.

Мне тогда было двенадцать. Родители уехали на какой-то банкет после предварительного голосования перед очередными выборами. Дима, как всегда, исчез после полуночи. Он это делал постоянно, если матери с отцом не было дома. Я часто слышала, как он закрывает дверь и осторожно спускается по ступеням, а потом вылезает через окно на кухне в сад, чтобы выскользнуть во вторые ворота для прислуги. Подозреваю, что там был "прикормлен" охранник, который выпускал и впускал Диму в дом. После пожара его уволили, конечно. После пожара уволили абсолютно всех.

Раньше я провожала Митьку, прячась за шторой в своей спальне. А потом перестала. Иногда мне даже хотелось, чтобы он больше не возвращался. Наши отношения никогда нельзя было назвать хорошими, даже мало — мальски семейными. Нет, это не походило на обычную вражду брата и сестры, как часто бывает в многодетных семьях. Скорее, наоборот. На людях Дима искренне любил нас. Меня и Сашу.