Джон Баррингтон Каулз

Я выразил полную готовность познакомиться с его невестой. Говорил я по возможности - непринужденно, но на самом деле был глубоко встревожен и огорчен. Слова Ривза, ужасная судьба бедняги Прескотта - все вдруг всплыло в памяти, соединилось, и, без видимой причины, я ощутил смутный страх и недоверие к мисс Норткот. Быть может, именно из-за этого глупого предубеждения все ее поступки и слова стали укладываться для меня в некую надуманную дикую схему. По-вашему, я заранее настроился на поиски зла? Что ж, каждый вправе считать, как хочет. Но неужели то, что я сейчас расскажу, вы тоже спишете на мою предвзятость?

Спустя несколько дней я, в сопровождении Каулза, отправился с визитом к мисс Норткот. В Аберкромби нас оглушил истошный собачий визг. При подходе к дому обнаружилось, что визг доносится именно отсюда. Нас провели наверх, и Каулз представил меня старой тетушке, миссис Мертон, и своей невесте. Не удивительно, что мой друг совсем потерял голову - девушка была необыкновенно хороша. Сейчас на ее щеках проступил румянец, в руке она сжимала толстую собачью плетку. У стены, поджав хвост, поскуливал маленький скотч-терьер, его-то визг мы, похоже, и слышали с улицы. Очевидно, побои привели песика в совершенное смирение.

Когда мы уселись, мой друг укоризненно заметил:

- Кейт, ты, я вижу, опять повздорила с Карло.

- Ну, на сей раз слегка, - сказала она, очаровательно улыбнувшись. - Он симпатяга и всем бы хорош... Впрочем, острастка никому не помешает. - И, повернувшись ко мне, добавила:

- Плетка любому полезна, не так ли, мистер Армитейж? Чем после смерти ждать кары за содеянное, не лучше ли сразу получать нагоняй за каждый проступок? Тогда и люди, верно, стали бы куда осмотрительней.

Я поневоле согласился.

- Только представьте! Поступает человек дурно, и тут же одна гигантская рука хватает его покрепче, а другая хлещет и хлещет кнутом, пока человек не обезумеет от боли... - Плетка в ее руке со зловещим свистом рассекла воздух. - Это подействует на людишек почище заумных нравоучений.

- Ты сегодня чересчур кровожадна, Кейт, - заметил мой друг.

- Ну что ты, Джек, - рассмеялась она. - Я всего лишь предлагаю мистеру Армитейжу поразмыслить над моей идеей на досуге.

Тут они принялись вспоминать о днях, проведенных в абердинской глуши, а я смог наконец рассмотреть миссис Мертон, которая во время нашей краткой беседы не проронила ни слова. Старушка была престранная. Прежде всего, в ней поражала совершенная блеклость, полное отсутствие иных тонов: абсолютно седые волосы, бледное лицо, бескровные губы. Даже глаза голубели слабо, не в силах оживить общей мертвенной бледности, которой вполне подстать было и серое шелковое платье. На лице ее отпечаталось какое-то особое выражение, но определить его я пока затруднялся.

Она сидела с работой, плела какие-то старомодные кружева, и от движения рук ее платье шуршало сухо и печально, точно листья в осеннем саду. От нее веяло чем-то скорбным, гнетущим. Придвинувшись вместе со стулом поближе, я спросил, нравится ли ей в Эдинбурге, и как долго она здесь прожила.

Поняв, что я обращаюсь к ней, старушка вздрогнула и взглянула на меня с испугом. Я вдруг понял, что за выражение не сходило с ее лица, какое чувство постоянно владело ею - страх. Жуткий, всепоглощающий страх. Он отпечатался на лице старушки явственно - я мог бы поклясться, что когда-то она испугалась так сильно, что не знала с тех пор иных, кроме страха, чувств.

- Да, мне тут нравится, - ответила она тихо и робко. - Мы пробыли долго, то есть не очень долго... Мы вообще постоянно ездим, - неуверенно добавила она, словно боясь выдать какую-то тайну.

- Вы ведь, насколько я понимаю, родом из Шотландии? - спросил я.

- Нет, то есть - не вполне. У нас вообще нет родины. Мы, знаете ли, космополиты. - Она оглянулась на стоявшую у окна мисс Норткот, но влюбленные были поглощены друг другом. И тут старушка неожиданно наклонилась ко мне и чрезвычайно серьезно шепнула:

- Пожалуйста, не говорите со мной больше. Она этого не любит. Я еще поплачусь за наш разговор. Пожалуйста... Я хотел было выяснить причину столь непонятной просьбы, но увидев, что я снова собираюсь к ней обратиться, старушка поднялась и неспешно вышла из комнаты. Разговор за моей спиной тут же оборвался, и я почувствовал на себе пронзительный взгляд серых глаз.

- Простите тетушку, мистер Армитейж, - произнесла мисс Норткот. - Она у меня со странностями и к тому же быстро утомляется. Взгляните лучше на мой альбом.

И мы принялись рассматривать фотографии. Ни мать, ни отца мисс Норткот не отличала та особая печать, которая лежала на челе их дочери. Зато мое внимание привлек один старый дагерротип - лицо весьма красивого мужчины лет сорока. Чисто выбритый, тяжелый, властный подбородок, резко очерченные упрямые губы... Безупречную внешность портили лишь чересчур глубоко посаженные глаза и по-змеиному уплощенный лоб. Я, не удержавшись, воскликнул:

- Вот ваш истинный предок, мисс Норткот.