Джон Браун

Буквы расползались на грязном клочке бумаги, вырванном из блокнота. Джон-младший все аккуратно подсчитывал, как бухгалтер, но это не помешало ему и его братьям тотчас по приезде в Канзас вмешаться в борьбу.

В Северной Эльбе стояла засуха. Земля потрескалась, и у коров пропадало молоко. На пастбищах мычали телята, изнывавшие от зноя. В полях засохшая кукуруза шелестела, как бумага.

Негры сидели у своих хижин, с надеждой глядя на небо — не пошлет ли оно дождя. Но небо было все так же безжалостно сине, и вечером Брауну приходилось утешать своих черных друзей. Ему было не лучше, чем остальным; бобы и фасоль в огороде погибли, гусеницы попортили фруктовые деревья, хлеба не было.

А тут еще эти письма от сыновей.

Они писали о богатейших плантациях рабовладельцев, о рабах, которых по вечерам загоняют, как скот, в хлева, о травле аболиционистов. Браун больше не мог читать своим черным слушателям о великих сражениях былого: прошлое заглушалось настоящим.

Там, в Канзасе, борьба разгоралась все жарче. Лоуренс переходил из рук в руки. С Юга хлынули вооруженные до зубов плантаторы. Дважды назначались выборы и дважды признавались недействительными. На новых землях росли и рабовладельческие и свободные поселения, и между ними непрерывно шла партизанская война.

Джон-младший писал, что его избрали председателем повстанческого комитета, и снова просил достать оружие.

Письма и засуха. Брауну казалось, что все внутри у него пылает, как земля, сжигаемая солнцем.

Негры приходили спрашивать, правда ли, что в Канзасе воюют за них, за их свободу? Они смотрели на Брауна вопрошающими и, как ему казалось, укоризненными глазами.

Мэри Дэй видела его иссохшее лицо и понимала, что он страдает. Больше всего в жизни он ненавидел пустых болтунов, щеголявших одними пышными фразами о свободе и равенстве. Ему казалось, что теперь он уподобился этим болтунам.

Нет, пусть он стар, пусть ему пошел уже шестой десяток, но он не может оставаться в стороне, он должен действовать!

Он собрался быстро. Ни жена, ни дети не удерживали его. Они знали, что это бесполезно. К тому же сыновья сочувствовали отцу: если бы он им позволил, они все отправились бы в Канзас. Но негры Северной Эльбы не могли оставаться без руководства, в доме тоже нужны были мужчины для тяжелой работы. И сыновья, привыкшие с детства беспрекословно подчиняться отцу, остались.

Он взял с собой только самого младшего — Оливера. Мальчик, тонкий, как тростинка, был любимцем матери. Мэри Дэй впервые взглянула на мужа страдальческими глазами.

— Не бойся, мать, — сказал ей Браун, — с ним ничего не случится. Мальчик должен повидать жизнь, это ему полезно.

Сухим знойным августовским утром они уехали. Но путь Брауна лежал не прямо в Канзас. Он не мог явиться туда с пустыми руками. И потому через сутки он стоял перед Джерри Смитом — такой же неожиданный, решительный и пугающий, как и в первый раз.

Нужны деньги и оружие. Повстанцы в Лоуренсе ждут помощи от северян. Тут он прибегнул к лести: всем известны благородные стремления мистера Смита. Мистер Смит всегда был горячим сторонником освобождения негров. Теперь ему предоставляется случай еще более прославить свою гуманность…

Джерри Смит нервно потирал руки, его толстые щеки дрожали от волнения. Оружие? Война?! В ужасе он закрыл глаза. Но, быть может, все еще уладится без кровопролития?

Он посмотрел на Брауна и сдался перед его непреклонным взглядом. Конечно, конечно, он согласен поддержать мистера Брауна, он даже съездит с ним в Сиракузы. Завтра там митинг аболиционистов. Мистеру Брауну, с его красноречием, разумеется, нетрудно будет добиться от них помощи.

Собрание в Сиракузах было, как две капли воды, похоже на все собрания умеренных аболиционистов. Множество речей, множество евангельских притчей.

Учителя и пасторы в длинных сюртуках, почтенные леди в чепцах и шалях, заколотых брошками, фермеры в туго накрахмаленных праздничных манишках. Все так чинно, благопристойно, сдержанно. Взывали к состраданию и гуманности, жалели бедных, темных негров.

На этот раз, впрочем, настроение подогревалось событиями в Канзасе. Поэтому, когда Джерри Смит представил собравшимся мистера Брауна, «у которого пять сыновей сражаются за свободный Канзас», внимание всех устремилось на новоприбывшего.

Браун не тратил времени на речи и притчи. Его раздражали эти собрания. «Водянисто-молочные» рассуждения аболиционистов вызывали в нем глухую злобу. Но сейчас он нуждался в их помощи. И он прочел им два письма своих сыновей из Канзаса.

Джон-младший ездил на выборы членов территориального совета и палаты представителей в Ливенворс. Он писал, что миссурийцы явились с пушками, ружьями, револьверами, палатками, захватили барак, где происходили выборы, и голосовали за рабовладельческую конституцию.