Джон Чивер

ТЕНОР. Гурганус был приветлив и почтителен с Чивером, но на его любовные призывы не откликался. Другое дело — Макс Зиммерман. К моменту встречи с Чивером в Университете Штата Юта (Солт-Лэйк-Сити) он успел покинуть сначала мормонскую церковь, потом — жену, потом — инженерную профессию и целиком отдался литературе. Чивер взялся помогать ему на этом пути, уговорил покинуть Юту и переехать на Восточный берег, устроил ему место в колонии Яддо. Хотя тридцатилетний Макс без большого энтузиазма принимал ласки шестидесятипятилетнего возлюбленного, их роман продолжался до самой смерти Чивера, и в дневниках обоих этим отношениям посвящено много страниц.

БАС. По мере своих сил Чивер помогал карьере своих возлюбленных. Рассказ Гургануса он устроил в «Нью-Йоркер», Зиммера ввел в литературный мир, рекомендовал издателям его произведения. Но сам угрызался порой корыстностью своих усилий. В дневнике писал: «Как жестока, ненатуральна и черна моя любовь к З[иммеру]. Я пожираю его молодость, загоняю в трагическую изоляцию, лишаю собственной жизни. Любовь должна была бы учить, показывать нашему возлюбленному то, что мы знаем об источнике света». Но и Макс тяготился иногда положением, которое он занял в доме Чивера. «Раз он решил, что это нормально для меня находиться рядом с его женой и детьми, я тоже принял это как нормальное положение дел… Наверное, так ведут себя люди на Восточном побережье, думал я. Но сидеть за семейным столом всего лишь час спустя после того как мы занимались наверху любовью, было мучительно тяжело».

ТЕНОР.

В середине марта 1977 года вышел номер «Ньюсуика» с портретом Чивера на обложке и с интервью, которое он дал Сьюзен для журнала. Мгновенно продажа романа «Фальконер» подскочила до небес. Первые двадцать пять тысяч экземпляров исчезли из магазинов, и «Кнопфу» пришлось срочно допечатать еще восемьдесят тысяч в твердой обложке. Критики состязались в комплиментах. Три недели роман продержался на вершине списка бестселлеров. Последовавшее издание в мягкой обложке разошлось тиражом триста тысяч.

БАС. Чивер не любил возвращаться к старым вещам, предпочитал жить сегодняшним и завтрашним днем. Поэтому издателям пришлось долго уговаривать его на публикацию большого сборника рассказов. Выпущенный в 1978 году семисостраничный том имел еще больший успех, чем «Фальконер». Последовавшие торжества и почести можно было сравнить с коронацией. Ассоциация критиков объявила сборник лучшей книгой года, в обход таких произведений, как «Мир глазами Гарпа» Джона Ирвинга и «Переворот» Джона Апдайка. Гарвардский университет присвоил Чиверу звание почетного профессора. Издательство «Кнопф» подписало договор на следующий роман, уплатив аванс в пятьсот тысяч долларов.

ТЕНОР. В большом сборнике есть рассказ, который называется «Метаморфозы». Он, мне кажется, таит в себе ключ к пониманию главного приема Чивера-прозаика. Рассказ представляет собой серию маленьких новелл, переносящих античные мифологические сюжеты, собранные Овидием, в XX век. Одна из новелл, например, повествует об успешном сотруднике финансовой фирмы, его жене и детях, его богатом доме, собаках, яхте. У него случается маленькая неприятность на службе: он, не постучавшись, зашел в кабинет начальницы в тот момент, когда она, совершенно обнаженная, обнимала директора фирмы. После этого начинаются странные явления: где бы герой ни натыкался на собак, они начинали рычать и лаять на него. Новелла кончается тем, что собаки загрызли до смерти Ларри Актеона. Здесь фамилия-подсказка помогает читателю вспомнить миф о Диане-Артемиде, которую подкравшийся охотник Актеон увидел купающейся и которая покарала его за это. Но во многих других рассказах фантастично-сказочное так искусно спрятано за ширмой дотошно реалистического, что читатель не замечает момента, когда его вводят в миф, и с доверием проникается его драматической красотой.

БАС.

Похожую двойственность, а вернее — многослойность, мы находим и в стилистике Чивера. Ее колдовство заключается в том, что любая фраза, начавшаяся в ключе обыденного, может вдруг — без всякой причины — распуститься поэтическим цветком. В рассказе «Пловец» описывается приближение дождя: «Внезапно начало темнеть; это был тот момент, когда остроголовые птички перестраивают свою песнь в уверенное и щемящее приветствие надвигающемуся шторму». Магией рассказчика птицы превращаются в соучастников человеческой драмы, и это переносит повествование из бытового слоя в бытийный, готовит читателя к вторжению мифа о пловце в никуда. В другом рассказе для описания ночи в обычном американском поселке вдруг, без всяких объяснений, врываются призраки далекого прошлого: «в такие ночи короли в золотых доспехах пересекают горы на слонах».