Джони, оу-е! Или назад в СССР

Он видел мою футболку с дзюдоистами, в которой я занимался на физкультуре, и решил меня порадовать. Я не стал говорить ему, что он заблуждается, всё равно гобелен уже мой, зачем Кепову знать, что он китайский, а только спросил, не будет ли его ругать мать. Он сказал, что гобелен ему подарила двоюродная сестра, он ему совершенно «нахер не сдался» и он может делать с ним всё, что хочет.

А с Рошкалем мы находились в военном нейтралитете. Боевые действия не вели, но до мирного состояния было очень далеко. К слову сказать, Рошкаль меня удивил. Он не стал куксится и стыдиться своего поражения. Он смело пришёл в школу и всем тем, кто усомнился в его стойкости, вломил по первое число. Тех, кого смог осилить, конечно.

Под его горячую руку попал Валерка Грек и ещё два наших одноклассника: Валерка Лисицын и Андрей Ерисов. Валерка, по обычаю, брезгливо кривил губы и что-то сказал, а те просто косо посмотрели, не имея, в принципе, ничего против. Однако Рошкаль искал повод подраться и находил.

Он специально бродил по школе, мысленно отмечал, кто над ним хихикает, а потом ловил после уроков и дубасил. За его психологическую устойчивость я его зауважал ещё больше.

Людмила Фёдоровна перешла к творчеству Чехова и упомянула, что он происходил из очень набожной семьи, но сам был атеистом, как и многие прогрессивные писатели того времени. Тут я зацепился своим вниманием и поднял руку.

— Что, Дряхлов. Скоро-скоро мы перейдём к твоим стихам, — на её лице мелькнуло недовольство. Вероятно она уже сожалела, что попросила меня прочитать свои стихи, а я возьми, дурак, и согласись.

— Я не о своих стихах. Честно говоря, мне бы лучше их не читать.

— Это почему? — удивилась завуч и по профессиональной привычке обратив внимание на мою интонацию, «сделала стойку».

— Вы же помните, что я увлёкся кельтскими легендами, эпосом, как вы их назвали. Так вот я в библиотеке нашёл книжку: «Древние сказания первых христиан» и прочитал её. Я мало, что понял, но там была легенда об апостоле Андрее и я написал по этой легенде стихи. А сейчас вы сказали, что многие писатели не верили в бога. Но ведь Лев Толстой верил?

На лицо Людмилы Фёдоровны не возможно было смотреть не морщась. Она словно съела лимон. Я сам хотел задать вопрос касательно религиозности Чехова, но завуч подставилась сама.

— Э-э-э… Это, Дряхлов не тема нашего урока…

— Но вы ведь сами сказали…

— У Толстова, между прочим, была такая вера в бога, что церковь наложила на него «анафему», то есть отлучила его. Поэтому, считалось, что он не верил в Бога.

— Понятно… А Достоевский? Он во с=всех своих произведениях поднимает тему веры. Он везде спрашивает: «А ты веришь в бога?». Устами своих героев, конечно, спрашивает.

Людмила Фёдоровна удивлённо воззрилась на меня, вскинув брови чуть ли ни до линии роста волос.

— Ты, Женя, молодец, конечно, что так глубоко погружаешься в смысл произведений, но не рано ли тебе думать о боге и о религии вообще.

— Как сказал один умный человек: «О боге никогда не рано думать, главное — не опоздать».

— И кто этот «умный человек»? — с ухмылкой спросила она.

— Карл Маркс, Людмила Фёдоровна.

Завуч вздохнула.

— Ладно, Дряхлов, доставай свою гитару. Послушаем его, ребята?

Ребята, особенно мальчишки, заорали: «Да!».

Глава 23

Не знала классиков Людмила Фёдоровна, а так бы удивилась, что атеист Маркс мог такое сказать. И снова подставилась бы под мой удар. Так говорил Маркс, будучи выпускником университета. Потом его мировоззрение поменялось кардинально.

— Ну, смотрите, я вас предупредил, — произнёс я с улыбкой и начал гитарный перебор: «Та-тара-та-тара, татара-тата, татара-татара-тата…»

— С причала рыбачил Апостол Андрей, а Спаситель ходил по воде, — запел я, продолжая перебор струн.

Когда я закончил петь, повисла тишина, но через несколько секунд прозвенел звонок.

— Вот, — сказал я. — Такая вот легенда.

Класс молчал, Людмила Фёдоровна уже пришла в себя после первого куплета и припева спокойно дослушала песню, хотя явно порывалась прервать религиозную вакханалию, но что-то её останавливало. Наверное — любопытство.

— Да-а-а, — сказала Людмила Фёдоровна. — Сказать, что ты меня удивил, Евгений Дряхлов, не сказать ничего. Поразил ты меня прямо в сердце, Дряхлов.

— Вам не понравилось? — «наивно» хлопая ресницами, спросил я.

— Кхэ-кхэ… Стихи неплохие но содержание… Неужели у тебя нет других стихов и песен?

— Есть, но это самая красивая из них.

— Но смысл? В твоей песне религиозный смысл. Это пропаганда христианства.

Голос у завуча был совершенно стеклянным. В классе висела тишина.

— Христос был простым человеком, но его мифоло… гизировали, его последователи, — произнёс я, мысленно прося у Христа прощения.

— Но ведь ты поёшь про распятие.

— Это была такая казнь, очень распространённая и в древние, и в средние века. Нам про это на уроке истории рассказывали.

— Ладно, Женя, мы ещё обсудим твое творчество. — слова Людмилы Фёдоровны прозвучали зловеще-угрожающе. — А пока расходитесь. Урок окончен.