Джордано Бруно

В сердцах он говаривал неподобающие вещи, когда сыпал оскорбительные слова на головы обидчиков но он никогда не хулил святого имени.

А кто показывал кукиш небу? Кто называл Христа злодеем? Ему зачитывают свидетельские показания. Следует воздать должное похвальной обстоятельности инквизиторов: отборнейшие непотребства, которые Бруно присовокуплял к имени богоматери и Христа, были старательно внесены в протоколы. Но и это ^го не сбило. Он по-прежнему уверял, что кукиша небу не показывал и кощунственных речей не произносил.

Пора ему уже признаться, как оскорбительно рассуждал он о смерти Христа, заявляя, что тот за свои злодейства был по справедливости подвергнут позорной казни! Обвиняемый постоянно высмеивал людей, поклонявшихся распятию, и всерьез уверял, что Спаситель умер не на кресте, а на виселице.

Его ученые объяснения хотят обратить ему во вред? Бруно повторяет, что всегда веровал в Христа веровал в его страдания и смерть. Действительно ему неоднократно приходилось высказываться о том как выглядел столб с перекладиной, на котором по гиб Иисус, но в этих беседах не было ничего преступного. Бруно привел множество доводов в защиту своей точки зрения, сыпал историческими сведениями об орудиях казни в прошлые эпохи, о значении священного креста у древних народов.

От него тщетно пытались добиться признания, что он осуждал Моисея и пророков. Как превратно истолковывают его слова! Конечно, Моисей был искушеннейшим человеком не только в магии, но и в остальных науках египтян. Он всегда отзывался о Моисее с уважением. И Бруно принялся рассуждать о различных видах магии и о том, что в Моисеевой магии не было ничего предосудительного.

Чем несуразней вещи, согласия с которыми от него требуют, тем ему легче говорить о них, признаваться в сомнениях, изъявлять готовность покаяться.

Но вот когда обсуждают вопросы, составляющие сущность его философии, он отстаивает свою правоту и болезненно переживает каждую вынужденную уступку.

На допросах постоянно разгораются ожесточенные споры. То его хотят заставить признаться, что защищаемое им учение о душе ошибочно, то пытаются убедить, что идея множественности миров противоречит библии.

Не утверждал ли он, будто мир не создан богом, а существует вечно? Как пренебрежительно отзывался он о святых образах и высмеивал поклонение реликвиям? Инквизиторам хорошо известны его высказывания. Но Бруно отвергает их как вымышленные.

Кто же первый донес о беседах в камере? На одном из допросов подозрения Бруно пали на Грациано. Обвиняемый, как выяснилось, сравнивал молитвенник с расстроенной лютней. Джордано не выдержал. Мало того, что Грациано доносит о разговоре, в котором сам принимал живейшее участие, он еще приписывает ему собственные слова! Бруно был вне себя от гнева,

— Это не я, — воскликнул он, — а Грациано сравнивал молитвенник с расстроенной лютней!

Да, он, Бруно, ругал молитвенники, но только плохие молитвенники, полные баснословных историй и составленные невеждами.

Ему не верят. Материалы процесса полностью его изобличают. Секретарь трибунала принялся их читать. Один свидетель, второй… Четверо!

Он может отводить показания, уверяя, что они сделаны из ненависти к нему, может намеренно раздуть мелкие ссоры, приписать донос личной вражде. Тяжело убедиться, что товарищи по несчастью оказались предателями. Изменой думали они облегчить свою участь? Но разве дело в этих горемыках, которым грозят пытки и страшнейшая казнь, и этих напуганных, подавленных, мечущихся людях? Или в тех, кто, суля милость, подбил их на предательство?

И когда в начале следующего допроса Бруно велели рассказать об его отношениях с соседями по камере в венецианской тюрьме, он не стал сгущать красок, не придумал какой-то серьезной вражды, а упомянул лишь о пустяковых причинах, которые, бывало, приводили к ссорам.

История эта была достаточно темной, чтобы ее истинные вдохновители пожелали сохранить в документах следы сыгранной ими роли. Следствию, проведенному в Венеции по делу Джордано Бруно, не удалось найти свидетелей, которые бы подтвердили обвинения, содержащиеся в доносе Мочениго. Бруно упорно их отвергал. Венецианский инквизитор не мог похвастаться большими успехами. Неужели и впрямь Мочениго — единственный человек, слышавший ересь из уст Ноланца?

Летом 1593 года фра Челестино, бывший сосед Бруно по камере, подал письменный донос. Он усердно вспоминал еретические высказывания Ноланца.

В качестве свидетелей указал на Маттео де Сильвестрис, Джулио де Сало и Франческо Вайа. Донос Челестино и показания названных им свидетелей значительно увеличили список обвинений, тяготеющих над Ноланцем. Но особенно старался выслужиться перед инквизиторами Франческо Грациано.