Джозеф Антон

Тегеранское радио заявило: Нелогично со стороны ЕС просить формально гарантировать, что фетва не будет приведена в исполнение: ведь иранское правительство никогда не заявляло, что исполнит ее. Звучало как некая полугарантия. И вот 19 апреля в 10.30 утра по лондонскому времени тройка послов в Тегеране (французский, немецкий, испанский) и британский поверенный в делах Джеффри Джеймс предъявили иранскому МИДу требования ЕС.

Демарш состоялся, и новость мгновенно передали телеграфные агентства. Верховный судья Ирана Язди высмеял эту инициативу, а Санеи с «Баунти» сказал: «Этим они только добьются, что фетва будет осуществлена раньше», и, может быть, он был прав. Но Ричард Нортон-Тейлор из зарубежного отдела «Гардиан» сообщил Кармел, что Рафсанджани в конце своего визита в Индию пообещал на пресс-конфенции, что Иран не будет приводить фетву в исполнение.

Зафар хотел знать, что происходит. Когда ему объяснили, он сказал: «Отлично! Отлично!» Глаза подростка засветились надеждой, а его отец подумал: Если они подпишут документ, нам еще надо будет постараться сделать так, чтобы он не остался пустой бумажкой

.

«Французская инициатива» постепенно продвигалась по кишечному лабиринту иранской муллократии, переваривалась и всасывалась по таинственным неторопливым обычаям этого загадочного организма. Время от времени раздавались те или иные заявления — то в положительном, то в отрицательном смысле. Они приводили на ум кишечные газы. Вонь от них была большая, но суть была не в них. Даже громкий, шокирующий слух — глава иранской разведки бежал из страны с документами, доказывающими причастность режима к международному терроризму, — был всего-навсего отрыжкой из желудка этого многоголового Гаргантюа от духовенства, смрадным пузырем, со взрывным звуком вылетевшим через один из его многих, противоречиво вещающих ртов. (Этот слух, что неудивительно, оказался ложным. Газообразным ничем.) Настоящий, официальный ответ появится, когда придет время.

Между тем он опять полетел с Элизабет в Австрию: министр культуры Рудольф Шольтен, с которым они быстро становились добрыми друзьями, и его жена Кристина пригласили их провести несколько дней «вне клетки» Но, приехав, они оказались посреди семейной трагедии.

Утром того дня отца Рудольфа сбила машина, и он погиб. «Мы уедем, вам не до нас», — немедленно сказал он, но Рудольф настоял, чтобы они остались: «С вами нам будет легче». Кристина подтвердила: «Да, останьтесь, прошу вас». В очередной раз он получил от знакомых урок красивого поведения, урок силы.

Они поужинали в полном произведений искусства доме близкого друга Шольтена — Андре («Франци») Хеллера, эрудита, писателя, актера, музыканта, продюсера и прежде всего творца необычайных публичных инсталляций и организатора ярких художественно-театральных мероприятий по всему миру. Хеллер взволнованно говорил о грандиозном митинге Fest für Freiheit («Праздник свободы»), который он готовил; митинг должен был пройти через два дня на площади Хельденплац. Именно там, на Хельденплац, Адольф Гитлер в 1938 году объявил об аншлюсе Австрии. Антинацистский митинг на том же месте должен был стать актом отвоевания Хельденплац, очищения ее от пятнающей памяти о нацизме — и то же время ударом по набирающему силу современному неонацизму. Нацистские подводные течения имелись в Австрии всегда, и популярность правых неонацистских политиков, возглавляемых Йоргом Хайдером, росла. Австрийские левые понимали, что противник силен, и это заставляло их действовать по нарастающей, все более и более страстно. «Вы должны задержаться, — вдруг сказал Франци Хеллер. — Вы должны там быть, очень важно, чтобы вы выступили с этой сцены в защиту свободы». Поначалу он отказывался, сомневаясь, что ему следует вторгаться в чужую повесть, во внутреннюю жизнь другой страны, но Хеллер был непреклонен. Так что он написал короткий текст на английском, Рудольф и Франци перевели его, и он по-попугайски его заучил, раз за разом повторяя фразы на языке, которого не знал.