Джозеф Антон

Конец их брака не был оригинальным. Тот, кто вел дело к разрыву, медленно отдалялся, та, которая не хотела этого разрыва, металась между горькой любовью и мстительной яростью. Бывали дни, когда они вспоминали, какими они всегда были, и находили в себе силы проявлять великодушие и понимание, но такие дни случались все реже. Потом в игру вступили юристы, и после этого оба сделались злы, и тот, кто вел дело к разрыву, перестал чувствовать себя виноватым: ты въехала в мою жизнь на велосипеде, работая младшим редактором и снимая чью-то мансарду, а выехать хочешь мультимиллионершей, а та, которая не хотела этого разрыва, поступала так, как в жизни не считала себя способной поступать, и не давала тому, кто вел к нему дело, видеться с сыном: я никогда тебя не прощу, ты разрушил его жизнь, я думаю о нем, а не о тебе, и дошло до суда, и судье пришлось сказать им, что им не следовало быть в этом зале, что они не исполнили своего долга перед ребенком — решить все миром между собой. Их обоих словно подменили. Потом это прошло, со временем они снова стали теми, кем были на самом деле; когда отзвучала брань, когда сошли на нет алчность и желание все разрушить, после того как оставляемая, встретившись в Нью-Йорке лицом к лицу с его Иллюзией, обрушила на нее такие слова, каких, казалось, и быть-то не могло в ее лексиконе, после того как они наконец решили, как им быть с сыном, на каком-то отрезке будущего, когда война была кончена и боль стала отступать, они вновь обрели самих себя и вспомнили, что хорошо относятся друг к другу и что, помимо этого, должны быть хорошими родителями своего сына, и тогда к ним тихо приблизился добрый бесенок сердечности, и вскоре они начали обсуждать свои дела по-взрослому, по-прежнему часто — очень часто — расходясь во мнениях и порой, как раньше, сердясь и срываясь, но находя в себе силы разговаривать и даже встречаться, отыскивая путь не столько, может быть, друг к другу, сколько к самим себе и изредка даже решаясь улыбаться.

А в конце концов, хоть на это и потребовалось еще больше времени, вернулась дружба, которая позволила им многое делать по-семейному: бывать друг у друга дома, приглашать друг друга за стол, ходить с мальчиками в ресторан или в кино, даже отдыхать вместе во Франции, в Индии и — правда, правда! — в Америке. В конце концов возникли отношения, которыми можно гордиться, отношения, которые были сломаны, растоптаны и еще раз сломаны, но потом восстановлены — не без труда, не без разрушительных срывов, медленно, серьезно восстановлены людьми, которыми они были на самом деле, людьми, избавившимися от жутких доспехов развода, похожих на те, в какие облачаются непримиримые бойцы из научно-фантастических фильмов.

Чтобы это произошло, понадобились годы, и понадобилось, чтобы его Иллюзия пырнула его ножом в сердце и исчезла из его жизни, исчезла не в зеленом облаке дыма, как Злая Ведьма Запада, а на частном самолете некоего престарелого Скруджа Макдака, направляясь в его частный мир — в Унылые Дюны и другие места, преисполненные подлости и денег. После восьми лет, когда она в среднем раз в неделю говорила ему, что он слишком для нее стар, она связалась с селезнем на двести лет старше — возможно, потому, что Скрудж Макдак мог открыть перед ней заколдованную дверь, за которой лежал ее приватный тайный мир грез о безграничных возможностях, о жизни, где нет слова «нет», на Большой Леденцовой Горе из песни — «там, где солнце и вечное лето, где на деревьях растут сигареты»; потому что в приватном зале приватного дворца в Даксбурге, США, имелся бассейн, полный золотых дублонов, и они могли прыгать в него с низкого трамплина, а потом часами плескаться, как любил плескаться дядя Скрудж, в блаженно-жидкой денежной стихии; а то, что он был близкий друг Дака Чейни и Джон Макдак (не родственник) обещал ему после поражения Барака Обамы пост посла США в любой стране по его выбору, не имело особого значения, ибо в подвале его приватного замка хранился Алмаз величиной с отель «Риц», а в пещере в самом сердце Утиной Горы, которую он давным-давно, в юрский период, будучи еще юным утенком семидесяти с чем-то лет, купил, сделав ловкий венчурно-капиталистический ход, его ручные тираннозавры и верные велоцерапторы охраняли от любых грабителей его сказочную драконью казну, его приватный тайник с неисчислимым богатством.

И когда она улетела в этот фантастический мир, вернулась реальность. Они с Элизабет не поженились вторично и не стали опять любовниками — это было бы нереалистично, — но сумели стать более ответственными родителями и очень близкими друзьями, и подлинные их характеры раскрыла не война, которую они вели, а мир, который они заключили.