Джозеф Антон. Мемуары

В течение какого-то времени он пытался добиться встречи с Уильямом Уолдгрейвом, чтобы спросить, какие меры намерено принять правительство для разрешения кризиса. Теперь Уолдгрейв сказал Гарольду Пинтеру, что правительство – то есть Маргарет Тэтчер – “настораживает” идея такой встречи и возможность того, что сведения о ней просочатся в прессу. Было хорошо известно, что он не сторонник правительства Тэтчер. Позиция правительства выглядела теперь так: ладно, поможем ему остаться в живых, но ни видеться с ним, ни планировать какие-либо действия мы не хотим. Просто будем держать его в клетке, а если ему что-то не нравится, есть множество людей, которые готовы осудить его за неблагодарность.

Его одолела великая усталость, следствие нервного истощения. Он опять курил, чего не делал пять лет, злился на себя за это, говорил себе, что долго так продолжаться не должно ни в коем случае, но все-таки курил. “Я борюсь с табаком, – писал он, – но как же он силен! Тягу к нему я чувствую по всей длине рук и в глубине живота. – И дальше заглавными буквами: —Я ИЗ СЕБЯ ЭТО ВЫБЬЮ ВО ЧТО БЫ ТО НИ СТАЛО”.

Пятеро арабов были арестованы в Скарборо – будто бы за то, что собирались привести фетву в исполнение. Зафар, который из-за болезни не пошел в школу, увидел сюжет об этом в дневных новостях и позвонил, стараясь не показывать, что встревожен. Полицейские сказали, что это обычная “шумиха на пустом месте”, и он постарался успокоить Зафара этой официальной версией, хотя сам ей не поверил.

Мэриан написала ему письмо. “Ты отправился на поиски Сомнения, и ты его нашел, – говорилось в нем. – И за это ты нас убил”.

“Самое важное для нас, – писал он в “Детях полуночи”, – большей частью происходит в наше отсутствие”. Он не имел тогда в виду смертные приговоры, заговоры с целью убийства, угрозы взрывов, демонстрации, судебные процессы и политические интриги, но они, словно бы для того чтобы доказать правоту его вымышленного рассказчика, втиснулись без спроса в историю его жизни. И то, что так много не знакомых с ним доброжелателей приняли его беду близко к сердцу, глубоко его трогало. Американский писатель Пол Остер, с которым они потом стали очень хорошими друзьями, написал “молитву” за него. Сегодня утром, сев за письменный стол, я первым делом подумал о Салмане Рушди. Так было у меня каждое утро…

Готовность помочь изъявил Майк Уоллес. Легендарный репортер американской телепрограммы “60 минут” сказал сотруднику издательства “Пенгуин”, что мог бы лично передать Рафсанджани еще одно заявление Рушди в духе “По совести говоря” или “чуть более далеко идущее” (что именно он имел под этим в виду, трудно сказать), и это, может быть, привело бы к отмену фетвы.

Он поговорил с Эндрю, Гиллоном и Фрэнсис Д’Соуса и попросил их исследовать эту возможность. “Я не должен слишком сильно нервничать, – писал он в дневнике, – но даже самая слабая надежда на свободу так волнует меня, что я ничего не могу с собой поделать”. Эндрю побеседовал с Майком Уоллесом, а затем с Кавехом Афрасиаби, научным сотрудником Центра исследований стран Ближнего Востока в Гарварде. Афрасиаби сказал, что уже разговаривал с иранским представителем в ООН Камалем Харрази и с “людьми, связанными с Хаменеи”. Он повторил сказанное Уоллесом. Если Рушди сделает заявление, “совместимое с его принципами”, Хаменеи пойдет ему навстречу и отменит фетву. Иран ищет “поворотную точку” в этом кризисе, и участие Майка Уоллеса – положительный момент, важный из-за того, что Хаменеи хочет хорошо выглядеть в американских СМИ, чтобы перехватить у Рафсанджани инициативу.

Все в нынешнем мире в конце концов упирается в телевидение.

Его попросили записать заявление на видео, чтобы Уоллес мог отвезти запись в Тегеран и показать по тамошнему телевидению, а затем Хаменеи поговорил бы с Уоллесом в американской телепрограмме и произнес то, что должно быть произнесено. Через несколько дней, сказал Афрасиаби, нам сообщат, хочет ли Иран идти по этому пути. Он был склонен ожидать “положительного отклика”. Через четыре дня он сказал Эндрю по телефону, что получил “зеленый свет”. В качестве следующего шага он предложил встретиться с господином Хусру, первым секретарем иранской делегации в ООН.

Эндрю и Фрэнсис переговорили между собой, а потом с ним. Решили – стоит попробовать, соблюдая осторожность. Неужели возможен прорыв? Они не смели этому верить. И все же не могли ничего с собой поделать. Верили.