Джозеф Антон. Мемуары

Но в первый же уик-энд он обнаружил, что “дополнительные удобства, которые дает постоянная группа”, – фикция. Пэн Макьюэн пригласил его к себе в Оксфорд, но Дик Старк, заместитель Хэммингтон, постоянно раздражавший его своим самодовольством, сухо проинформировал его, что свободных шоферов нет, так что ему весь уик-энд придется оставаться дома. Имел место “дефицит персонала” – хотя, “разумеется”, если Элизабет понадобится в больницу, они найдут возможность ее отвезти. Отныне “всегда по выходным будет труднее”. Если он захочет “передвигаться” в субботу или воскресенье, он должен будет сообщить об этом не позднее вторника. Поездка в Оксфорд, сказали ему, – это “большой расход рабочего времени ради мало чего”.

Он пытался спорить. У него дома в течение дня теперь дежурили трое полицейских, поэтому, если ему захочется совершить частную поездку – например, поужинать у друга, – им надо будет дополнительно выделить только одного шофера. Неужели это так трудно? Но Скотленд-Ярд, как обычно, особого желания пойти навстречу не проявлял. Ничего, впереди всеобщие выборы, думалось ему, и если победят лейбористы, на высоких постах будут люди, более дружественно к нему настроенные. Он должен получить от них гарантии, что ему помогут вести сносную жизнь. Он не согласится на тюремное заключение с прогулками по усмотрению полицейских.

Между тем у Элизабет секретность стала навязчивой идеей. Она не хотела, чтобы кто-либо за пределами их ближнего круга знакомых узнал о ее беременности до того, как она родит. А он уже не понимал, как хранить такие секреты. Он хотел получить возможность жить со своей семьей честно и открыто. Он даже заговорил с ней о браке, но, когда она упомянула о добрачном соглашении[215], разговор перешел в ссору. Он заговорил было о том, что им куда легче жилось бы в Америке, – и ссора разгорелась еще пуще. Они оба сходят с ума, подумал он. Душевнобольные под замком. Два любящих друг друга человека терпят крушение из-за тягот, которые взвалили на них полиция, правительство и Иран.

В “Ежедневном оскорблении” на женской страничке появилась публикация о немецком психологе, утверждавшем, что безобразные мужчины часто пользуются успехом у хорошеньких женщин, потому что они более внимательны. “Эта информация, возможно, была бы небесполезна в убежище Салмана Рушди”, – предположила газета.

Он поговорил с Фрэнсис Д’Соуса о том, чтобы сколотить для защиты его дела группу симпатизирующих ему депутатов парламента, включая, возможно, даже двух-трех дружественных лордов – таких, как Ричард Роджерс. (Депутата, которого он мог бы публично назвать своим, у него не было, поскольку его домашний адрес нельзя было раскрывать.) Она сочла эту идею здравой. Неделю спустя Марк Фишер, представитель Лейбористской партии по вопросам искусства, пригласил его в палату общин посидеть за рюмкой с Дереком Фатчеттом – заместителем Робина Кука, представителя лейбористов по иностранным делам и вероятного министра иностранных дел в будущем лейбористском правительстве. Фатчетт слушал его с растущим гневом. “Обещаю вам: когда мы придем к власти, решить этот вопрос будет одной из наших первостепенных задач”, – сказал он. Марк пообещал уделять внимание всем сторонам этого дела. Почему,

корил он себя, уходя, я раньше не додумался до этой маленькой программы “Прими в семью депутата”?

На ежегодную вечеринку подразделения “А” он отправился недовольный высшими чинами и уехал так рано, как только можно было уехать, не нарушая приличий. После этого ему позволили поужинать в ресторане с Кэролайн Мичел и Сьюзен Сонтаг. Он сказал Сьюзен, что у них с Элизабет будет ребенок, и она спросила, не собираются ли они пожениться. Э-мм, промычал он, у нас и так все прекрасно, множество людей в наши дни без этого обходятся. “Женись на ней, подлюга! – заорала Сьюзен. – Она – лучшее, что у тебя было и есть в жизни!” Кэролайн была

с ней согласна: “Конечно! Чего ты ждешь?” Элизабет, похоже, очень интересовало, как он ответит на этот вопрос. Вернувшись домой, он постоял на кухне, прислонясь к плите “Ага”, и с кривой усмешкой произнес: “Ну, раз так, нам и правда, пожалуй, лучше пожениться”. Наутро Элизабет, едва он проснулся, спросила его: “Помнишь, что ты сказал вчера вечером?” Он обнаружил, что рад, как это ни поразительно. После катастрофы с Мэриан Уиггинс он думал, что больше не отважится вступить в брак. Но вот, как поется в песне, он снова идет вперед, рискуя отдаться любви[216].

Она не хотела выходить замуж до рождения ребенка, пока заметна была беременность. Поэтому решили, что поженятся, вероятно, летом в Америке. Несколькими неделями раньше им сделали своего рода рождественский подарок: позволили

принять приглашение Ричарда Эйра в Национальный театр на его постановку мюзикла “Парни и куколки”, и теперь Элизабет могла провести несколько месяцев в роли Аделаиды – “всем известной невесты”. Едва он выговорил эту шутку, невеста простудилась[217].