Джузеппе Бальзамо (Части 1, 2, 3)

— "Мышеловка", — отвечал г-н де Жюсьё, вспомнив словечко, которое придумал г-н де Сартин.

— Странное название!

— Знаете, за городом в голову приходят разные фантазии…

— А кому принадлежат эти земли, эти чудесные тенистые леса?

— Точно не знаю.

— Должны же вы знать владельца, если собираетесь здесь завтракать? — настораживаясь, заметил Руссо; в душе у него зашевелились сомнения.

— Это не суть важно… Вернее, я здесь знаком со всеми; сторожа здешних охотничьих угодий сто раз меня видели и отлично знают, что доставят своим хозяевам удовольствие, если почтительно со мной поздороваются и предложат мне заячье рагу или сальми из бекаса. Слуги здешних владений позволяют мне распоряжаться всем как у себя дома. Я не знаю в точности, принадлежит ли этот павильон госпоже де Мирпуа или госпоже д’Эгмон, или… Господи, да откуда я знаю… Главное, дорогой философ, — я уверен, что вы со мной согласитесь, — мы найдем хлеб, фрукты и паштет.

Своим добродушным тоном г-н де Жюсьё согнал тень с лица Руссо. Философ отряхнул ноги, вытер руки, а г-н де Жюсьё первым ступил на поросшую мхом тропинку, извивавшуюся между каштанами и ведущую к уединенному сельскому домику.

За ним следовал Руссо, продолжая по пути искать растения.

Жильбер вернулся на прежнее место и замыкал шествие; в мечтах об Андре он размышлял о том, как можно было бы ее увидеть, когда она будет в Трианоне.

LXXVI

МЫШЕЛОВКА ДЛЯ ФИЛОСОФОВ

На вершине холма, куда не без труда взобрались три ботаника, стоял домик в сельском стиле, с колоннами из неотесанных стволов дерева, с островерхой крышей; его окна были увиты плющом и ломоносом, согласно английской моде, подражающей природе, или, вернее, придумывающей свою собственную природу, что сообщает некоторое своеобразие английским домикам и окружающим их садам.

Именно английские садовники вывели голубые розы: их тщеславие находит удовлетворение, вступая в противоречие с общепринятыми понятиями. Придет день, и они получат черные лилии.

Павильон был довольно просторный: в нем поместились стол и шесть стульев. Кирпичный пол был покрыт циновкой. Стены были выложены мозаикой из речных камешков и редчайших ракушек, собранных отнюдь не на берегах рек: пески Буживаля и Пор-Марли не могут порадовать ваших глаз ни морским ежом, ни такими ракушками, как на острове Сен-Жак, ни перламутрово-розовыми раковинами, встречающимися в Арфлёре, Дьепе или на рифах Сент-Адреса.

Лепной потолок был украшен сосновыми шишками и масками, изображающими отвратительных фавнов и диких зверей; они будто свешивались над головами посетителей. Сквозь витражи, в зависимости от того, через какое стекло вы смотрели — фиолетовое, красное или голубое, — можно было увидеть равнины или леса Везена, то окрашенные в холодные тона, словно перед грозой, то

будто сверкавшие в горячих лучах августовского солнца, то холодные и поблекшие, словно застывшие в декабрьском холоде. Оставалось только выбрать стекло по душе и любоваться видом.

Это зрелище привлекло к себе внимание Жильбера, и он попеременно заглядывал то в один ромб витража, то в другой, любуясь прекрасным видом, открывающимся взгляду с высоты холма Люсьенн, который, змеясь, рассекает Сена.

Господин де Жюсьё заинтересовался не менее любопытным зрелищем: великолепно сервированным столом из обструганного дерева, стоявшим посреди павильона.

Изысканные сливки из Марли; прекрасные абрикосы и сливы из Люсьенна; сосиски из Нантера на фарфоровом блюде, горячие, несмотря на то что не видно было ни одного слуги, который мог бы их принести; словно улыбающаяся клубника в изящной корзинке, переложенная виноградными листьями; рядом со сверкавшим свежестью маслом — огромный хлеб деревенской выпечки; там же — золотистый хлеб из крупчатки, столь желанный для горожан с их пресыщенным вкусом, — все это заставило Руссо вскрикнуть от восхищения. Гурманом философ был неискушенным: у него был прекрасный аппетит и весьма скромный вкус.

— Какое безумие! — обратился он к г-ну де Жюсьё. — Хлеб и фрукты — вот все, что нам было нужно. Следовало бы съесть хлеб, заедая его сливами, прямо на ходу, как делают настоящие ботаники и неутомимые исследователи, ни на минуту не переставая шарить в траве и лазать по буеракам. Помните, Жильбер, мой завтрак в Плесси-Пике, да и ваш тоже?

— Да, сударь: хлеб и вишни показались мне тогда восхитительными.

— Совершенно верно.

— Да, так завтракают истинные любители природы.

— Дорогой учитель! — вмешался г-н де Жюсьё. — Вы напрасно упрекаете меня в расточительстве: это более чем скромно…

— Вы недооцениваете свое угощение, сеньор Лукулл! — вскричал философ.

— Мое? Нет, это не мое! — возразил г-н де Жюсьё.

— У кого же мы в гостях в таком случае? — спросил Руссо, улыбка которого свидетельствовала о хорошем расположении духа; однако чувствовалось, что он скован. — Может быть, мы попали к гномам?

— Скорее уж к добрым феям, — проговорил г-н де Жюсьё, поднимаясь и смущенно поглядывая на дверь.