Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1

– Наше время чревато несчастьями, – говаривала моя мать, – как небо, разгорающееся у нас над головами, переполнено серой, огнем и скорбью. Вот почему мне так страшно, вот почему в любом предзнаменовании мне чудится предостережение.

– Никакая опасность не угрожает трону, на который мы поднимаемся; царствующие особы словно живут в другом, заоблачном мире. Молния дремлет у наших ног, а если она и опускается на землю, то только с нашего ведома.

– К сожалению, мне предсказывали совсем иное!

– Что же вам предсказывали?

– Нечто ужасное, отвратительное!

– Вам так сказали?

– Нет, скорее, показали.

– Показали?

– Да, я видела, сама видела! И это видение отпечаталось в моем сердце. Оно так глубоко запало, что не проходит дня без того, чтобы я о нем не подумала, а подумав – не содрогнулась; каждую ночь оно вновь и вновь встает у меня перед глазами.

– А вы не могли бы описать то, что видели? Или с вас взяли слово молчать?

– Нет, с меня не брали никакого слова.

– Тогда скажите!

– Слушайте! Это невозможно описать: огромная машина, приподнятая над землей, словно эшафот, и к этому эшафоту будто приставлены две лестницы, а между ними – огромный нож, или лезвие, или гигантский топор. Я все это видела и, странное дело, в то же время я видела под ножом свою голову. Нож скользнул и отделил мою голову от тела; голова упала и покатилась по земле. Вот что я видела!

– Чистейшая галлюцинация, – заключил дофин. – Я знаю все орудия пыток и почти все механизмы умерщвления; такого, что вам привиделся, просто не существует. Успокойтесь, прошу вас!

– Увы, я не могу отогнать эту ужасную мысль, хотя стараюсь изо всех сил!

– Все будет хорошо, – сказал дофин, приблизившись к жене, – с этой минуты возле вас преданный друг и надежный защитник.

– Увы! – повторила Мария-Антуанетта, закрывая глаза и опускаясь в кресло.

Дофин подошел еще ближе, и она почувствовала на своей щеке его дыхание.

В этот момент дверь, в которую вошел дофин, тихонько приотворилась, и Людовик XV с неистощимым любопытством заглянул в просторную комнату, едва освещаемую двухрожковым подсвечником золоченого серебра.

Старый король раскрыл было рот, желая подбодрить внука, как вдруг оглушительный треск разорвал тишину дворца; вслед за ним сверкнула молния, хотя до этого она сверкала перед громовыми раскатами. В ту же секунду столб белого пламени с зеленоватыми искрами промчался мимо окна, после чего все стекла разом лопнули, а находившаяся на балконе статуя рассыпалась в пыль. С тем же оглушительным треском смерч поднялся в воздух и мгновенно исчез из виду.

В комнату ворвался ветер и погасил обе свечи. Испуганный, дрожащий, ослепленный дофин попятился, пока не уперся в стену и так и остался стоять.

Принцесса почти без сознания опустилась на скамеечку Для молитвы и оцепенела.

Задрожавший Людовик XV решил, что земля уходит У него из-под ног; в сопровождении Лебеля он поспешил вернуться в свои апартаменты.

А тем временем народ, напоминавший огромную стаю испуганных птиц, разбегался по дорогам, через леса и сады, подгоняемый градом; град обрушился на цветы в садах, па деревья, прибил рожь и пшеницу, повредил шифер на крышах и украшавшую здания изящную лепнину – это еще усилило всеобщее уныние.

Спрятав лицо в ладонях, принцесса молилась и плакала.

Дофин хмуро и безучастно смотрел на дождевые потоки, заливавшие комнату через разбитые стекла, а на паркете в голубоватых разводах отражались непрерывно следовавшие одна за другой несколько часов подряд вспышки молний.

Но вот настало утро, и ночному хаосу пришел конец. Первые лучи солнца пробились сквозь толщу свинцовых туч и открыли взгляду последствия ночного урагана.

Версаль невозможно было узнать.

Земля была затоплена водой точно так же, как деревья пострадали от огня. Всюду лежали в грязи деревья с изломанными ветвями, с обожженными молнией стволами в тех местах, где она пыталась, словно огненная змея, обвить дерево своими пылавшими кольцами.

Напуганный грозой Людовик XV так и не смог заснуть; на заре не покидавший его Лебель помог ему одеться, и король возвратился через ту же галерею, где в неясном свете занимавшейся зари стыдливо возникали уже знакомые нам картины среди цветов, хрусталя и горящих канделябров.

Уже в третий раз за последние сутки король толкнул дверь комнаты, где находилось брачное ложе, и содрогнулся, увидав на скамеечке будущую королеву Франции, лежавшую на спине, бледную, с запавшими веками, как у св. Мадлены Рубенса: сон избавил ее от мук, первые солнечные лучи озаряли белое платье, словно подчеркивая ее непорочность.

В глубине комнаты на прислоненном к стене стуле почивал дофин Франции, вытянув в луже ноги в шелковых чулках; он был столь же бледен, как и его супруга, на лбу его тоже блестела испарина – следствие пережитого ужаса.

Брачная постель оставалась в том виде, в каком король застал ее накануне.

Людовик XV нахмурился: неведомая ему доселе боль железным обручем сжала его голову. Только вакханалия могла бы в тот момент порадовать его, но он ее не увидел.