Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2

– На мою голову, говорите? И проклятье, и наказание? Вы не забыли о наказании? О, это было бы слишком! Вы тоже согрешили, неужто и себя вы осудите столь же строго?

– Еще строже! – молвил Жильбер. – Мое наказание будет ужасным! Ведь теперь я ни во что не верю и позволю своему противнику, вернее – врагу, убить меня без сопротивления; теперь ничто не может помешать моему самоубийству, на которое меня толкают нищета и совесть. Теперь смерть уже не представляется мне потерей для человечества, а вы написали то, во что сами не верили.

– Замолчи, несчастный! Замолчи! – воскликнул Руссо. – Ты и так по глупости наделал много зла. Не приумножай теперь дурные поступки, приняв дурацкий скептический вид. Ты говорил о ребенке. Ты сказал, что уже стал или собираешься стать отцом.

– Да, я это говорил, – подтвердил Жильбер.

– Знаешь ли ты, – едва слышно продолжал Руссо, – что значит увлечь за собой – не в могилу, нет, а в пропасть позора и бесчестья – существо, рожденное по воле Всевышнего свободным и добродетельным? Попытайся понять, насколько ужасно положение, в каком я оказался: когда я бросил своих детей, я понял, что общество, никому не прощающее превосходства, бросит мне в лицо этот оскорбительный упрек Тогда я постарался оправдаться в собственных глазах, прибегнув к помощи парадоксов Так и не сумев стать отцом, я потратил десять лет своей жизни, поучая матерей, как воспитывать детей. Будучи болезненным и порочным, я наставлял государство, как вырастить из них сильных и честных граждан своей страны. И вот настал день, когда палач, желая мне отомстить за общество, государство и брошенных детей, но не имея возможности взяться непосредственно за меня, сжег мою книгу, словно это был ходячий позор для страны, чей воздух эта книга отравляла. Суди сам, хорошо ли я поступил, прав ли я был в своих наставлениях.. Ты молчишь? Ну что же, значит, Господь на твоем месте чувствовал бы себя в затруднительном положении, а ведь в его распоряжении находятся весы добра и зла! У меня в груди бьется сердце, способное ответить на этот вопрос. Вот что оно мне говорит: «Будь ты проклят, бездушный отец, бросивший родных детей! Пусть падет на твою голову несчастье, когда ты встретишь на углу улицы юную наглую проститутку: ею может оказаться оставленная тобою дочь которую толкнул на эту низость голод. Пропади ты пропадом, когда увидишь, как на улице схватили воришку, у которого еще не успела сойти с лица краска стыда за совершенную кражу: возможно, это брошенный тобою сын, которого голод толкнул на преступление!»

С этими словами приподнявшийся было Руссо снова рухнул в кресло.

– Впрочем, – продолжал он дрогнувшим, проникновенным голосом, словно произносил молитву, – я не настолько уж был виновен, как можно подумать: я видел, что мать была бессердечной, она оказалась моей соучастницей, она забыла о своих детях гак же легко, как это бывает с животными, и тогда я решил: «Раз Господь позволяет матери забыть своих детей, значит, она должна их забыть». Я ошибался в ту минуту, а сегодня ты услышал от меня то, в чем я еще никогда и никому не признавался. Сегодня ты не имеешь права заблуждаться.

– Значит, вы не бросили бы своих детей, если бы у вас были деньги на их пропитание? – нахмурившись спросил Жильбер – Нет, никогда! Но я едва сводил концы с концами, Руссо торжественно поднял дрожащую руку к небу.

– Скажите: двадцати тысяч ливров хватило бы, чтобы прокормить свое дитя? – спросил Жильбер – Да, этой суммы довольно, – отвечал Руссо.

– Хорошо, сударь, благодарю вас. Теперь я знаю, что мне делать.

– В любом случае вы молоды, вы можете работать и прокормите своего ребенка, – прибавил Руссо. – Но вы что-то говорили о преступлении: вас, верно, разыскивают, преследуют..

– Да.

– Укройтесь здесь, дитя мое, чердак по-прежнему свободен.

– Как я вас люблю, учитель! – воскликнул Жильбер. – Я очень рад вашему предложению и ничего у вас не прошу, кроме убежища. Уж на хлеб-то я себе заработаю! Вы же знаете, что я не лентяй.

– Раз мы обо всем уговорились, – с озабоченным видом сказал Руссо, – ступайте наверх. Госпожа Руссо не должна вас здесь видеть Она теперь не ходит на чердак с тех пор, как вы съехали, мы ничего там не храним Ваша подстилка на прежнем месте, устраивайтесь поудобнее – Благодарю вас! Все складывается лучше, чем я того заслуживаю – Я вам больше не нужен? – спросил Руссо, словно выпроваживая Жильбера взглядом из комнаты.

– Нет, будьте добры: еще одно слово!

– Слушаю.

– Однажды, – это было в Люсьенн, – вы обвинили меня в предательстве Я никого не предавал, я следовал за любимой женщиной.

– Не будем больше об этом говорить! Это все?

– Да. Скажите, господин Руссо, если мне нужен чей-нибудь парижский адрес, могу ли я его узнать?

– Разумеется, если это лицо известное – Тот человек, о котором я говорю, очень хорошо известен.

– Как его зовут?

– Его сиятельство Джузеппе Бальзамо. Руссо вздрогнул: он не забыл заседания ложи на улице Платриер.