Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2

По мере того, как он об этом думал, страх в его душе уступал место надежде. Жильберу стало казаться, что девушка, очутившаяся в положении Андре, не может отказаться от предложения влюбленного в нее юноши, готового загладить свою вину, особенно если его любовь подкреплена суммой в сто тысяч экю.

Жильбер строил все эти воздушные замки, потому что был наивным и честным юношей. Он забыл о причиненном им зле, что, может быть, свидетельствовало о сердце более благородном, чем могло бы показаться.

Приготовившись к нападению, он прибыл на территорию Трианона и почувствовал, как сжалось его сердце. Он приготовился к гневным выпадам Филиппа, которые должны были, по мнению Жильбера, прекратиться, как только он узнает о благородном намерении юноши; он представлял себе презрение, с которым встретит его Андре, но был уверен, что сумеет победить его своей любовью; он был готов к оскорбительным выходкам барона, однако надеялся, что сердце его смягчится при виде золота.

Будучи очень далек от людей, рядом с которыми он жил долгие годы, он тем не менее инстинктивно чувствовал, что триста тысяч ливров, лежавшие в его кармане, были надежной защитой. Чего он действительно боялся, так это увидеть страдания Андре; он опасался, что ему не хватит сил справиться с этим несчастьем, что это зрелище может помешать успеху задуманного им предприятия.

Он проник в сад, поглядывая с горделивым выражением, очень к нему шедшим, на садовников, еще вчера бывших ему ровней, а теперь, как ему казалось, не идущих с ним ни в какое сравнение.

Прежде всего, обратившись к дежурному лакею служб, он задал вопрос о бароне де Таверне.

– Барона нет в Трианоне, – ответил тот. Жильбер замер в нерешительности.

– А господин Филипп? – спросил он наконец.

– Господин Филипп уехал с мадмуазель Андре.

– Уехал? – в отчаянии вскричал Жильбер.

– Да, дней пять назад.

– В Париж?

Лакей пожал плечами с таким видом, словно хотел сказать: «Мне ничего об этом не известно».

– Как это вы не знаете? – воскликнул Жильбер. – Мадмуазель Андре уехала, и никто не знает, куда? Ведь не просто же так она уехала?

– Ну и дурак! – отвечал лакей, на которого, по-видимому, коричневый сюртук Жильбера не произвел должного впечатления. – Понятно, она не могла уехать просто так.

– Так почему она уехала?

– Чтобы сменить обстановку.

– Сменить обстановку? – переспросил Жильбер.

– Да, кажется, воздух Трианона оказался не очень подходящим для ее здоровья, и по предписанию лекаря она покинула Трианон.

Продолжать расспросы было незачем; лакей выложил все, что ему было известно о мадмуазель де Таверне.

Жильбер был потрясен и никак не мог поверить услышанному. Он побежал в комнату Андре и обнаружил, что дверь заперта.

Пол в коридоре был усеян осколками стекла, клочками сена и соломы, обрывками бечевки, свидетельствовавшими о недавнем переезде.

Жильбер зашел в бывшую свою комнату и нашел ее точно такой же, какой оставил.

Окно Андре было широко распахнуто, и Жильбер мог проникнуть взглядом до самой передней.

Дом был пуст.

Жильбера охватило отчаяние. Он стал биться головой о стену, ломать себе руки и кататься по полу.

Потом он, как безумный, бросился из мансарды, спустился по лестнице так стремительно, словно у него были за спиной крылья; схватившись за голову, углубился в чащу и с криком повалился в вересковые заросли, проклиная судьбу и тех, кто дал ему жизнь.

– Все кончено, кончено! – бормотал он. – Богу не угодно, чтобы я с ней увиделся! Бог хочет, чтобы я умер от угрызений совести, отчаяния и любви! Вот как мне суждено искупить свою вину, вот как я наказан за то, что обидел Андре.. Где она может быть?.. В Таверне! Я пойду за ней, пойду! Я на край света готов идти за ней, я под облака поднимусь, если понадобится… Я нападу на ее след и пойду за ней, даже если мне придется умереть на полпути от голода и изнеможения!

Дав волю своим чувствам, Жильбер почувствовал, как боль его мало-помалу утихает. Он поднялся, вздохнул свободнее, огляделся увереннее и не спеша выбрался на парижскую дорогу.

Обратный путь занял у него около пяти часов.

«Барон, возможно, и не уезжал из Парижа, – стал он рассуждать, – вот с ним я и поговорю. Мадмуазель Андре сбежала. Разумеется, она не могла оставаться в Трианоне. Однако, куда бы она ни уехала, отец знает, где она. Одно-единственное его слово может натолкнуть меня на ее след. Кроме того, он вызовет дочь, если мне удастся сыграть на его алчности».

Окрыленный новой надеждой, Жильбер вернулся в Париж около семи вечера, в то время, когда в погоне за вечерней свежестью гуляющие приходили на Елисейские поля, куда спускался первый вечерний туман и где зажигались первые огни, благодаря которым в городе было светло круглые сутки.

Приняв окончательное решение, молодой человек направился к небольшому особняку на улице Кок-Эрон и, ни минуты не колеблясь, постучал в ворота.

Ответом ему была тишина.

Он постучал громче: опять никакого ответа.