История одиннадцатая, в которой заблудиться можно не только в лесу, но и в себе
Гроза не заканчивалась всю ночь и почти весь следующий день.
За стеклами бесновался ветер, кусты магнолии теряли листья, желтые восковые лепестки безжалостно срывало тугими порывами. Генри специально разгородил шторы, чтобы видеть, как жалко и беспомощно трепещут тонкие веточки. К утру обещали возвращение теплого антициклона, однако дождливая погода была британцу больше по душе, напоминала о ветрах горной Шотландии, где он родился, и промозглых серых дождях Англии, где он вырос. Иногда Генри даже казалось, что он и сам – просто серая дымка, сползающая с крутых склонов. Когда выйдет солнце, она развеется без следа.
Вздохнув, Макалистер отложил бумаги, отпер ящик стола и спрятал их под замок. Невелика защита, но другой он придумать не смог. Ветер бросил в окно горсть дождевых капель особенно громко, Генри вздрогнул и на долю секунды в черном стекле, среди переплетения едва различимых в ночи веток, увидел девичье лицо. Только белый овал и блестящие глаза, больше ничего. Но этот дух его по-настоящему пугал, до потных ладоней и учащенного сердцебиения. Или с ней было что-то не так, или сам Генри стал слишком слабым и мягким, а мир мертвых такого не прощает.
Вечерний обход давно закончился, студенты спали на своих этажах, из-под двери Хенрика Ларсена по соседству пробивалась полоска света – датчанин по своему обыкновению ложился поздно, слушал радио в наушниках, как он охотно объяснял всем желающим и не желающим тоже.
После истории с Ао-Андон, травлей страшилок и явлением Сорате мертвой девочки они с Кимурой не перемолвились ни словом. Строго говоря, они даже не виделись, поскольку наутро после откровенного разговора Макалистер жестоко раскаялся в своем поступке. И был уверен, что и Кимура не рад таким новым знаниям. Однако же этой ненастной ночью единственное, о чем Генри мог думать, – как поскорее увидеться с японцем и рассказать ему все, что по крупицам удалось вынести из полурелигиозной шелухи, описанной в старинной книге.
Чтение оказалось насколько увлекательным, настолько и устрашающим. Вполне правдоподобные вещи в этой своеобразной летописи переплетались с мрачными суевериями, отжившими свое еще до правления королевы Виктории. К слову, и язык, которым велось повествование, заставил поломать голову, таким замысловатым, устаревшим и полным метафор он был. К тому же чернила от времени поплыли, и некоторые места вовсе не удалось восстановить. Получившийся конспект занимал три рукописные страницы неаккуратного размашистого почерка, и ими Генри спешил поделиться с соучастником своего несанкционированного расследования.
Уже возле самой двери комнаты № 3 он остановился и прислушался, с внутренним отторжением опасаясь, что услышит голос доктора Сакураи, но, по счастью, стояла абсолютная тишина. То, что Сората мог уже спать, Генри не сильно беспокоило, ведь наблюдения показали, что раньше трех тот не ложится. Если только не отправился бродить по Академии.
Генри тихо стукнул в дверь, и почти сразу она открылась, впуская британца в полутьму, чуть разогнанную тусклым светом ночника.
– Генри? – Японец рассеянно теребил волосы на затылке, пока еще свободно распущенные. Выходит, действительно еще не планировал ложиться.
– Как видишь. – Мужчина прикрыл за собой дверь, по выработанной в Академии привычке напоследок внимательно оглядев пустой коридор. Густые тени, скопившиеся по углам, едва ли могли выдать их, поэтому Макалистер удовлетворенно кивнул и вернулся в комнату.
– Мне кажется или мое разрешение тебе уже не нужно? – ехидно осведомился Сората, быстро собирая волосы в косу, только смуглые пальцы ловко порхали между гладких прядей. – Если это свидание, то я к нему не готов.
Генри пропустил последнее замечание мимо ушей:
– Но я больше не могу ждать! Мы и так упустили столько времени.
По скептичному взгляду Кимуры он понял, что сморозил глупость.
– Что?
– Генри, Генри… – Парень прижал к губам кулак и совсем по-мальчишески хихикнул. – Зря вы забросили уроки японского, из-за этого вас могут понять неверно.
– Да плевать. – Британец продемонстрировал другу свернутые в рулон листы. – Я принес кое-что, что не терпит отлагательств.