ЭдуардЗорин

Большое гнездо

«Большое гнездо» — третья книга из задуманной автором тетралогии о владимирском князе Всеволоде Большое Гнездо, о Руси конца XII века и насущной потребности того времени в объединении обособленных княжеств, в прекращении междоусобиц накануне татаро-монгольского нашествия.

В первых двух книгах («Богатырское поле» и «Огненное порубежье») повествуется о том, как Всеволод, проводивший объединительную политику, подчинил себе Ростов Великий и Киев, в третьей книге рассказывается, как он сумел покорить Великий Новгород — победил боярскую вольницу.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

НОВГОРОД

Пролог

1

Давно это было. Шел год 6676.

Молодых князей Михалку и Всеволода, возвращавшихся на Русь после долгого изгнания, встречали без пышности, но во Пскове их ждал боярин Полюд, присланный Лукой, новгородским владыкой.

В избе, где они ночевали, было душно, однако Полюд не снимал шубы, потел, вытирал лицо и шею влажным убрусом, осыпая крошки, ел пироги, чавкал и протяжно жаловался:

— Осерчал, шибко осерчал владыко на киевского князя Ростислава... А как было не осерчать? Ходил он к покойному ныне митрополиту Иоанну, просил отдать под его длань смоленскую и полоцкую епископии — упрямился Ростислав. Сказывают, шумел при передних мужах, у митрополита выхватил посох, кощунствовал, владыку (прости ему господи!) называл хитрой лисой и собакою и велел тем же вечером возворачиваться в новгородские пределы...

— Да как же это? — недоумевал юный Всеволод. Михалка (тот был постарше) слушал боярина молча.

— Шибко, шибко осерчал владыко, — не отвечая, продолжал вздыхать и потеть Полюд. — Но ведомо: сила — она завсегда сверху... Только в чем сила-то? Не о себе пекся владыко — о земле русской, о селянах и о купцах, коих обирают по всем дорогам: много нынче развелось неспокойного люда — опять же чудь голову подняла, шатучие тати зашевелились. Нет в сердце людском бога — ну и что?! Бог-от, он видит, где правда, а где кривда. Высоко он — посох у него не выхватишь. А как все впереди обернется — на то его воля. Но только одно скажу: Святославу, сыну Ростиславову, долго в Новгороде не уси

деть. Широк у него зад, а — не усидеть. Спихнут его вечники. Нынче Мстислав Изяславич в Киеве, на него и надёжа. К нему и пошлем за князем. Вота как!

Боярин даже прихлопнул ладонью по столу и, прищурившись, хитро, припухлыми глазками, поглядел на князей.

— Вы-то небось тоже Юрьева корня, а — намыкались. Зело своеволен братец ваш Андрей, не поглядел, что родная кровь, сослал за тридевять земель. Нынче хоть и смягчился, а близ себя не подпустит — не-ет. Даст городки на окраине, тощой же овцы — ни мяса, ни шерсти. Худо вам в бедности вашей, ой как худо-о...

— Погоди отпевать-то,— оборвал его Михалка. — Дай родным воздухом надышаться.

— Все в руце божьей, — согласно закивал Полюд. — Дышите, покуда дышится. Но помните: не принял вас ни Полоцк, ни Смоленск. Один владыко и пекся. Езжай, говорит, Полюд, встреть гостей с честью. Поспрошай, не обидел ли кто в пути, стражу возьми надежную, доставь на двор ко мне ночью ли, днем ли — завсегда, мол, рад видеть у себя в палатах молодых Юрьевичей. Натерпелись они от Андрея — нам же о том печись, дабы не очерствели у них сердца, не копилась обида на землю русскую.

— Благодарствуй, боярин, — сказал Всеволод. — Да и мы тож не забывчивы. А на брата нашего Андрея обиды у нас нет. Приедем в Новгород, примем благословение от владыки, а там как бог даст. И на том рады, что не чужая — своя земля под ногами. На своей земле, хоть и в малом городке, а — на родине.

— Хорошие слова говоришь, княже, — заулыбался Полюд. — Молод ты, да умом крепок. Подсказок тебе не занимать. Поглядишь вокруг — все сам поймешь...

Находчив боярин — вона как выскользнул! — но заметили молодые князья, что беседою он остался не очень доволен.

Ночью Всеволоду плохо спалось: донимали клопы. Накинув на исподнее кожух, молодой князь нашарил на кадушке возле двери берестяной ковшик, отпил водицы, вышел на крыльцо. Ночь была студеная, лунная, голубо поблескивали на дворе промерзшие лужицы. Возле баньки похрумкивал сеном чужой конь, в тени избы под крыль цом разговаривал с кем-то боярин Полюд. Всеволод сразу признал его по гнусавому, распевному голосу.

— Ты, Кухта, шибко-то не своевольничай! — наставлял он собеседника. — То, что сговорено, на том и я, и владыко стоим крепко. Остальное не твоего ума дело.

— Или мне своя голова не дорога! — басовито отвечал Кухта. — Про что толкуешь, боярин?

— А про то и толкую, — перебил Полюд, — что промеж нами сказанное не для чужих ушей. И перечить не смей — худо будет. Тебе же мой наказ таков. Ни часа не мешкая, скачи в Новгород, собирай народ супротив Святослава. Пущай так говорят: продался-де князь Андрею суздальскому, тщится порушить святую вольницу, а сам творит богомерзкое: хулит церковь, не почитает владыку, пирует в монастырях со сластолюбивыми черницами...

— Не поверят, боярин...