Еда

И как раз в тот момент кто-то постучал в калитку. Прабабушка поставило ведро на крыльцо и пошла открыть.

Пришли двое детей — мальчик и девочка. Ужасно худые и оборванные. Тогда ведь был голод на Украине, вот эти дети (видимо, сироты) и брели по свету, побираясь у добрых людей.

Прабабушка подумала: пусть бы Люся поглядела на них! Тогда бы ела все, что дают.

Она сказала:

— Подождите, сейчас я вам вынесу кое-чего.

Зашла в дом и стала собирать в узелок: сала там кусочек, хлеба, еще чего.

А потом взяла с собой бабушку и вышла во двор.

Дети сидели около помойного ведра — которое прабабушка оставила на крыльце, так и не донеся до хлева, — и дружно уничтожали его содержимое. С огромным аппетитом и превеликой радостью.

Бабушка после этого всегда ела что дают.

Даже я, которой эту историю рассказывали в детстве, тоже выросла совершенно непривередливой.

А эти дети? Дети, которые ушли тогда с нашего двора с узелком с едой, и пошли неизвестно куда — что с ними стало? Куда они попали, кроме воспоминаний моей бабушки и моего воображения, рисующего их чумазые мордашки, на которых отражается искренняя радость от того, что им в руки попало целое ведро еды?

Никто не знает.

Но думаю, сейчас их уже наверняка нет в живых. Может, они с бабушкой встретились где-то там, где нет голода. И бабушка сказала им спасибо — за всю нашу семью.

Куриный суп

Моя первая влюбленность была ужасно неудачной (да и вторая, и третья тоже впоследствии не порадовали, но это потом, через годы…).

Мне было семнадцать. Я безумно страдала, жутко психовала и без конца срывалась на окружающих.

— Чего ты такая стала бешеная? — как-то спросила меня бабушка после того, как я ей надерзила.

— Потому что я — озлобленная на весь мир старая дева! — крикнула я.

Бабушка захохотала.

Я помню, как она прямо-таки согнулась пополам от смеха. На ней был фартук с подсолнухами и серое домашнее платье. И тапочки с заломленными задниками и дырками, прорезанными для распухших косточек.

В отчаянии я, громко топоча, помчалась в свою комнату, хлопнула дверью и бросилась на кровать — рыдать. (О боже, какая рифма!)

Через какое-то время в дверь постучали.

— Эй, обозленная на весь мир старая дева! — крикнула бабушка. — Иди обедать!

От рыданий я порядком оголодала, поэтому, скрыв обиду на бабушкину иронию, все-таки выползла из спальни.

На столе стояла тарелка куриного супа.

Я взялась за ложку, и…

Бабушка подошла ко мне, положила руку на плечо и стала говорить о том, что нельзя злиться на весь мир, что надо быть доброй. И все эти простые слова как-то входили в мою голову, потому что вообще всякая проповедь доброты по-настоящему усваивается только в сочетании с куриным супом.

Если я до сих пор не озверела — это всецело заслуга бабушки и куриного супа.

Я стараюсь, я очень стараюсь.

Шеи, «пупки» и Бог

Когда мы жили втроем — я, отец и бабушка, — у нас было очень мало денег.

Я имела склонность пропивать стипендию, а отец — зарплату.

Поэтому питались мы в основном на бабушкину пенсию и ели то, что бабушка готовила.

Она очень часто варила суп с куриными шеями. Это была очень медленная еда, так как шеи приходилось аккуратно разбирать, по позвоночку, и вытягивать из них белую трубку — горло, что ли?

И однажды отец сказал:

— Мама, я не могу. Пожалуйста, не надо больше этих шей!

А бабушка ответила:

— Ну хорошо, ладно.

И на следующий день приготовила суп с куриными желудками. Их удобно есть, в них вообще нет костей. Бабушка называла их «пупки».

Суп с «пупками» был нашим с отцом любимым.

Собственно, это очень здорово — однажды попросить что-то и получить это — так легко и просто.

Если бы Бог был моей бабушкой, было бы здорово.

Но, к сожалению, это не так.

Оладушки

Я влюбилась. У меня, толстой, кривозубой и перхотноголовой, не было шансов на взаимность.

Он, разумеется, выбрал другую — изящную, голубоглазую феечку.

Все мы трое учились в одной группе.

Я наблюдала, как он за ней ухаживает, и страдала.

Она вроде как отвечала на его ухаживания.

Мне было нестерпимо любопытно, как далеко зашли их отношения. Как-то раз я постаралась с ней разговориться, до этого-то мы особенно не общались, только если парой слов по учебе перекидывались, ну там:

— Тебе учебник по старославу выдали?

— Выдали, но половины страниц не хватает.

или:

— А чем там «Одиссея» закончилась?

— Таки приплыл.

И вот я завела с ней беседу более продолжительную, то да се.

И она мне сказала:

— У меня Антон был в гостях на той неделе…

А я:

— Ну и как?

— Я его оладушками угощала…

— Ну и?

— Всего пять штучек съел.

— Пять? — У меня отвисла челюсть.

— Я-то сама всегда уминаю не меньше десятка, а тут тоже пришлось сдерживаться… — горестно протянула она.

— Да, — ответила я. — Я иной раз и больше десяти могу съесть…

— А хорошие какие оладушки! Поднялись славно! — продолжила она.

— Ну он-то ушел и ты хоть поела по-человечески?

— Конечно! Еле его выпроводила.

Ни у нее, ни у меня ничего с этим парнем не сложилось.

А с ней мы очень хорошо дружили. Оказалось, что она такая худенькая из-за метаболизма. А так нормальный человек, умеет оладьи есть.

Мелкая картошка