Эдда кота Мурзавецкого (сборник)

– Вам что, для сидения у вашей хаты нужен лауреат государственной премии?

Луганский засмеялся. Откровенность старика пришлась ему по вкусу.

Через месяц ему дали выходной. Он поехал к приятелю Мирона, от него позвонил старику и сказал, что не знает еще всей ситуации, но торопить его нельзя.

– Дурень, ведь мы с тобой обо всем этом говорили. Смерть не разрешает проблем, она их обостряет. Ты убил на войне, как думал, главного врага. И ты за все это заплатил цену гораздо большую, чем стоила его жизнь. Ты свою так испоганил, что перестал различать право и лево... И пошел вниз, пошел... Вверх идти тебе мешал грех.

– Это не мой грех, а грех советской власти, – не соглашался он. – Мы с ней не могли жить в паре. Понимаешь?

– Я тоже не мог. Я видел коллективизацию в Мордовии. Видел сосланных, умирающих от холода калмыков, ингушей, чеченцев. Какое наказание может искупить это? Вся советская власть должна валяться в ногах у людей и выть от мук совести. Но она тихо и безнаказанно слиняла. Винить власть – это все равно что винить погоду. Кому ты предъявишь счет? Богатому идиоту?

– Никуда она не слиняла. Перевернулась наизнанку. И ей надо дать понять, что осталась память.

– Не поймут. Скажут – не они. У них сын за отца не отвечает.

– Не они? А Чечня? А бездомные дети? Сколько их? Кто считал?

– А ты считал тех, кто при этом чувствует себя счастливым?

– Предлагаешь приноровиться?

– Я не хочу, чтобы ты пропал. Ты мне родной, а власть я имел в виду. Я не хочу, чтобы ты шел к ней с топором. Я не за власть, я за тебя... Да, Луганские и иже с ними прихватили эту землю, да, они командуют парадом. Так не ходи на парад, отойди в сторону...

– Няня Маруся так кричала в огне и одновременно выталкивала Олечку.

– Ты рассказывал. Ты отрезал голову... Хватит! Там родились дети. А вдруг они замечательные? А вдруг они Пушкины?

– Разве бывает такое «вдруг»? Разве такое чрево не рождает гадов?

...Он внимательно смотрел на детей – старшую и младшенькую. Старшая была красавица и била ногой собак. Они ненавидели ее, она проходила мимо – и они тихо рычали. Дети – Пушкины?..

Младшенькая была светлая, как солнышко. Она шла к нему на руки, и тогда кричала уже мать:

– Не смейте трогать ребенка! Он не про вашу честь.

Больше, чем коммунисты и советская власть, никто не кричал о справедливости и равенстве. А лизоблюды-попы подпевали им. И во всем этом была самая большая мерзость. Теперь пришли эти. «Мы в своем праве», – сказали они.

Он тоже в своем праве и поступит так, как считает справедливым. И он ждал своего часа.

Наконец Мирон получил телеграмму. «Будем Астрахани двадцатого плюс минус два дня».

– Почту не носят уже два года. Я думала, ты давно умер.

– Он как цунами. Без объявления и предупреждения, – сказал инвалид.

– Вещи у вас собраны?

– У нас нет вещей, – ответила Оля. – Все проели. Посмотри, даже лебеды нет. Вот ребенка, крест святой, покормить нечем.

– Там у нее в сумочке есть печенье и вода. Собирайтесь тогда с духом.

– Я не уверена, что и он у нас есть.

– Как ты меня возьмешь? – засмеялся инвалид. – Под мышки и вверх?

– Не твои дела, – сказал он. – Я скоро вернусь.

– Куда ты? – закричала сестра. – Нам не сохранить ребенка.

– Я буду через час.

Он вернулся через два часа на большой легковой машине. Собственно, это было самое трудное – найти на пятачке, где расположилась «администрация по ликвидации деревни», подходящую для инвалида машину, чтобы в нее можно было войти и выйти. Культя правой ноги не сгибалась и торчала в одном положении.

Машина принадлежала бригадиру экскаваторщиков. Сегодня все должны были закончить, но оказалось, не готова школа, куда должны были переселить тех, кто еще оставался. Дело откладывалось на сутки, и бригадир весь исходил злостью. Но тут ему предложили пятьсот долларов за извоз. Это были для него хорошие деньги, больше десяти тысяч рублей, ближе даже к пятнадцати. Он согласился не то что сразу, а раньше, чем ему сказали, куда ехать. От бригадира он узнал, что деревню сносят под коттеджи для богатых ростовчан. «Здесь будет город-сад», – сказал бригадир.

– А куда людей?

– Какие это люди? Умные давно убежали, остались дураки и старики. Запихнут куда-нибудь, чтоб скорей померли. Таких, как ты, чтоб забирали, я ни разу не видел. Ты случайно не с прибабахом?

– Она мне сестра.

Бригадир засмеялся:

– Ну и что? Тут столько отцов и матерей плакало, столько телеграмм отбивалось. С концами...

Опустим рассказ о посадке в машину и о самой поездке. Были проблемы с туалетом. Инвалид стеснялся писать в грелку, но куда же денешься. В нужном месте они были уже вечером. Поезд в Астрахань уходил ночью. Там же, на вокзале, он дал телеграмму Мирону.

В Астрахани их встречали люди Мирона на правильной машине.

Мирон смотрел на женщину, которую когда-то себе намечтал и ждал. Но тогда его обманули. Сейчас старая, измученная тетка смотрела дом, в котором ей предстояло жить, и неожиданно для всех она тихо встала на колени.