Эдем XXI

Сабир проводил генерала в дом.

Сразу из прихожей они прошли в высокий зал. По янтарно-желтым бревенчатым стенам были развешаны картины – в основном портреты людей в старинной одежде. Деревянная лестница вела на второй этаж – на галерею, заставленную книжными полками. Посреди зала стоял огромный, потемневший от времени, дубовый стол.

Генерал остановился у входа и оглядел зал.

– Пожара не боитесь?

– Надеемся на Аллаха, – хладнокровно ответил Сабир. И, хитро улыбнувшись, продолжил: – А еще на противопожарную систему. Ребятишки из третьего отдела тут изрядно поколдовали.

Генерал одобрительно хмыкнул, подошел к столу и похлопал ладонью по темной столешнице.

– Где такое чудо взяли? Слу-у-шай, он же вырезан из цельного куска. Ни хрена себе, это какой же был дуб?

– Тот самый, товарищ генерал, с цепями.

– Что-что?

– Я говорю, с цепями и с русалкой.

Тихорецкий рассмеялся.

– Я вижу, Штильман окончательно подался в старьевщики.

– Это точно, – поддержал его Сабир, – чуть что отыщут в этой канализации, сразу к нам. Запах!… Шайтан, а не запах. Кушать не могу.

– Ничего, потерпите. Где Штильман?

– Подъезжает, будет с минуты на минуту, – уже без тени иронии отрапортовал Сабир.

В подтверждение его слов открылась дверь, и в зал вкатился маленький Штильман в расстегнутой коричневой дубленке и съехавшей на бок меховой шапке. Подгоняемый своей неуемной энергией капитан Штильман перемещался исключительно бегом.

– Здравия желаю, Александр Владимирович! Привет, Сабир!

– Здравствуй, Иосиф, как добрался?

– Уф, задыхаюсь, – он бросил на стул дубленку и шапку. – Сабир, дружище, как насчет чайка? Ведро выпью и еще попрошу…

Сабир развел руками.

– Вот видите, товарищ генерал, откомандирован вами в услужение к иудею.

Продолжая ворчать, он вышел из комнаты.

Штильман устало опустился на краешек стула.

– Простите, Александр Владимирович, ноги уже не держат.

– Тебя не держат? Не поверю. Ну, да ладно, сиди, – генерал остался стоять, продолжая осматривать зал.

– Из конторы пешком до Сухаревки, там с ребятами полазил по коллекторам, оттуда назад пешком в контору – после коллектора ароматы такие, что машину не поймаешь.

Вернулся Сабир, держа в руках огромный медный самовар. Чай пили с орехами в меду и сладкими хрустящими, еще теплыми, палочками из теста, обжаренными в масле.

Генерал вздохнул.

– Выйду на пенсию, возьму тебя Сабир поваром. Пойдешь?

– Вах, товарищ генерал, зачем спрашивать, конечно, пойду. Только не забудьте, а то я еще такой плов делаю, что ах, – Сабир причмокнул губами, – пальчики оближешь. Вы только Иосифу скажите, чтобы он свои вещички в сарае оставлял, а то готовить никакой возможности нет.

– Ну, уж нет, – обиженно встрепенулся Штильман, принявший его слова всерьез, – ты что, Сабир, бесценные реликвии – в какой-то сарай! Я должен работать с аппаратурой, с литературой, наконец. Я же не потащу на улицу эти книги – он возмущенно показал на книжные полки, – это оригиналы, меня вообще архивисты повесят на первом столбе, если узнают, куда они пропали. И правильно, между прочим, повесят. За дело…

– Не за дело, – серьезно сказал Тихорецкий.

– Как не за дело? – опешил прерванный на полуслове Штильман.

– А повесят тебя, Иосиф совсем за другое место. И нас вместе с тобой.

Генерал и Сабир рассмеялись, а через секунду к ним присоединился Штильман.

Пока пили чай, Сабир рассказывал истории детства. Он был родам из Ферганы, по его рассказам это был цветущий край с журчащими ручьями и спокойными арыками, озорной ребятней и запахом свежих лепешек. Вах, какие лепешки пекла его мама, мягкие, с корочкой, с запахом дыма. С отцом и младшим братом – таким смешным в своем полосатом халатике – они делали вечерний намаз и садились пить чай во дворе, макая кусочки теплой лепешки в миску с ароматным диким медом. А мама с сестрой хлопотали на кухне. И теплый ветер приносил из долины сладкий запах цветущих маков. Рассказывая, Сабир улыбался задумчивой и доброй улыбкой.

Тихорецкий знал, что Сабир говорит не все. В девяностом году одурманенная наркотиками толпа разорвала его мать, сестру и брата. Отца не было дома, он умер чуть позже. Так и упал прямо во дворе разоренного дома, когда увидел, что сотворили с его семьей. Сердце не выдержало. Двадцатичетырехлетний лейтенант спецназа ГРУ генштаба СССР Рахимов опоздал на час. Узнав о беспорядках в Ферганской долине, он оставил часть в Кулябе и на попутках поспешил домой. Но, войдя во двор, увидел тела родных, Сабир в минуту поседел, его сердце заметалось, вырываясь из грудной клетки, он поднял кулаки к небу и закричал, и в этом крике не осталось ничего человеческого.

Толпа бесновалась на улице, вламывалась в дома и забрасывала камнями укрывшихся в здании райкома милиционеров. Сабир вышел на улицу и молча встал посреди дороги, опустив голову, один против сотен погромщиков, вооруженных палками, металлическими прутьями и охотничьими ружьями. Когда толпа приблизилась, он поднял сузившиеся глаза и пошел навстречу.