Эдгар По. Сгоревшая жизнь

Тем временем Элизабет Эллет попросила своего брата пойти к По и забрать у него письма. По стоял на том, что уже отослал их миссис Эллет. Однако брат не верил ему и угрожал его убить, если он не предъявит письма. После этого По отправился к Томасу Данну Инглишу и попросил у него пистолет. Инглиш ему отказал и выразил сомнение в том, что По когда-либо получал письма от миссис Эллет. Дело закончилось потасовкой. Выглядит все это какой-то нелепой выдумкой, однако за всей неразберихой претензий и контрпретензий стоит реальная ссора.

После стычки с Инглишем По улегся в постель, а потом уговорил своего врача написать повинное письмо миссис Эллет. Он уверял, что никогда не делал неподобающих намеков на ее письма, добавляя, что если и делал их, то исключительно в припадке безумия. У миссис Осгуд тоже потребовали извинений за якобы допущенные ею в письмах насмешки, и она уговорила Вирджинию По написать ей письмо, удостоверяющее, как она выразилась, ее «невинность».

Больше По не виделся ни с Элизабет Эллет, ни с Фанни Осгуд. Миссис Эллет заявила, что По «погряз в бесчестии». Он подвергся остракизму со стороны салонов «небесных сестер». Если верить Энн Линч, По «говорил и делал много отвратительною». Позднее он заклеймил «зловредное общество литературных дам, особ бессердечных, лицемерных, ядовитых, бесчестных, беспринципных, объединенных лишь непомерным самомнением».

Энн Линч объявила, что По — человек «аморальный». Добавим, что и творчество его не несет в себе «морали». Литературу, основанную на морали, он вообще презирал. Не находя ее в его произведениях, зачем ожидать ее проявлений от человека?

И все же вкус его к полемике это не охладило. В это время друг По, журналист Уильям Гилмор Симмс, написал ему: «Вы, возможно, переживаете теперь самый рискованный период в вашей карьере — именно сейчас — в эту пору, — когда неудачный шаг становится большой ошибкой, — а большая ошибка может иметь роковые последствия». Однако По был не из тех, кто прислушивается к советам, хотя бы данным ему из добрых побуждений; не принадлежал он и к числу тех, кто учится на своих ошибках. Главным божеством По был бес упрямства.

Вот потому, из одного упрямства, весной 1846 года По и начал писать серию эссе, названных им «Писатели Нью-Йорка: несколько беглых заметок, содержащих честные оценки их авторских достоинств и кое-что о них самих» для «Годис ледис бук». Собственно, По планировал издать том критических эссе «Американский Парнас», и названные очерки были первой попыткой критического разбора произведений самых знаменитых писателей современности. По бесили незаслуженные похвалы, расточаемые «недостойным» писателям, отчего временами его критика становилась чрезмерно едкой. Он бросился в яростную атаку на литературные группы и кружки, которые контролировали издательский рынок и формировали восприятие американской литературы; они представляли собой то, что По называл «прогнившей сущностью нашей повседневной критики».

О Льюисе Гейлорде Кларке, редакторе «Никербокера», По написал, что как литератор он «нерешителен, невнятен и бесхребетен — у яблока или тыквы больше углов… он ничем не проявил себя в современном мире и ничем не примечателен, разве что тем, что ничем не примечателен». О Томасе Данне Инглише, бывшем друге, а теперь заклятом враге, По заявил, что «лично с ним не знаком». Вслед за этим лживым утверждением он прошелся по поводу внешности Инглиша: «Он живет в постоянной нерешительности, не зная, что предпочесть — усы или козлиную бородку». По был неподражаемым мастером ad himinem,

[32] жанра, пользовавшегося в то время большим успехом, так что номера с подобными выпадами допечатывались дополнительными тиражами, по крайней мере трижды. Одним из самых резких критиков был По, и он же был наиболее обсуждаемым литературным авторитетом Америки. Неясно, однако, насколько положительно влияло это на его репутацию как писателя.

К тому же некоторые из его жертв имели несчастливую привычку наносить ответные удары. Так, Льюис Гейлорд Кларк написал в «Никербокере», что По — «жалкий пьяница» и «изнуренный поденщик». Он рассказал «со слов неизвестного свидетеля», каковым, возможно, являлся сам Кларк, что «третьего дня По пришел в нашу редакцию в жалком состоянии полного отупения, и нездоровая его внешность несла на себе свидетельства неправильного образа жизни, да и говорил он довольно невразумительно… Сопровождала его пожилая родственница, которая устала ходить по жаре, но следовала за ним шаг в шаг, чтобы помешать ему напиться; однако он каким-то образом ухитрился уйти от ее недреманного ока и уже был сильно навеселе».

Но худшее было еще впереди. Томас Данн Инглиш тоже дал отповедь По в «Нью-Йорк миррор»; там нелицеприятные суждения о внешности оппонента перемежались с выпадами более серьезными; Инглиш обвинял По в мошенничестве, в получении денег без всякого на то основания и в плагиате. По немедленно подал в суд на «Миррор».