Эдгар По. Сгоревшая жизнь

«И этому возвращению к первоначальному единству, во чрево; то есть процессу, о котором мы рискнули здесь заговорить, суждено повторяться вечно и вечно; будет являться новая Вселенная, а потом разлетаться вдребезги, превращаться в ничто по знаку и в унисон с биением Святого Сердца. Святое Сердце — что это такое? Это мы сами». Сердце-вещун бьется в груди По, да и в груди каждого из нас. Вселенная внутри нас. Это старинная доктрина, которую По мог позаимствовать у Парацельса или у Блейка, но не исключено, что он пришел к ней самостоятельно. В письме к одному из знакомых он утверждал: «То, что я выдвинул, в свое время перевернет мир Физической и Метафизической Науки. Я говорю это спокойно, и я спокоен, когда говорю это». Некоторые космологи заявили, что По предвосхитил Эйнштейна и первым предложил теорию «черных дыр», однако не исключено, что По попросту прилагает свое неуемное и путаное воображение к миру физическому и духовному. При этом он добавляет: «Планы Бога идеальны. Вселенная — это замысел Божий». По не очень-то верит в себя.

В то же время По сочиняет два своих знаменитых стихотворения — «Улалюм»[34]

и «Звон», которые, в сущности, являются приближением к «звуковой поэзии», как и все стихотворения, написанные Эдгаром А. По. Считается, что первое из них предназначено не для чтения, а для декламации, во втором же он хотел достичь эффекта колокольного звона. Неким журналистам в Ричмонде он говорил, что хотел бы «передать в словах звуки колокола». В обоих случаях ему сопутствовала удача, однако, увы, за счет смысла и значимости стихотворения. Это образцы «чистой поэзии», в которых ритм и мечтательная мелодия использованы ради самих себя. По хотел сочинить «стихотворение, которое есть лишь стихотворение и ничего больше — стихотворение, написанное исключительно ради самого стихотворения». Его цель — удовольствие, а не истина, но воздействует стихотворение скорее неопределенностью своей, нежели определенностью тех или иных достоинств. Красоту создает исключительно ритм. Теория По эквивалентна доктрине искусства во имя искусства, позднее пропагандируемой Патером и Суинберном. Но важно отметить и еще кое-что. По заявлял, что «источник Поэзии заключается в жажде такой свободной Красоты, какой не может предложить Земля», поскольку «божественная Красота» видится нам лишь «в неземном загробном блаженстве»; По томится по чему-то навеки утерянному, навсегда ушедшему.

Поздние стихотворения По можно рассматривать как приложение к его «Эврике». Его поэзия считается предшественницей французского «символизма» и обеспечила ему величайшее уважение таких поэтов, как Бодлер и Малларме. А вот англо-американские поэты и критики восприняли те же стихи с меньшим энтузиазмом и считают их «незрелыми» стихами или так называемой «поэзией абсурда» в традиции Эдварда Лира. Такое различие в суждениях сохраняется до сих пор.

Глава десятая

Женщины

Исчезновение миссис Шю и неудачное начало отношений с миссис Локк никак не умерили страстного желания Эдгара А. По обзавестись подругой. Летом 1848 года он посетил миссис Локк и ее мужа в Лоуэлле (в Массачусетсе), где ему предстояло прочитать лекцию на тему «Поэты и Поэзия в Америке». Миссис Локк познакомила его со своей соседкой, молодой женщиной по имени Энни Ричмонд. Позднее, в одном своем очерке, По признался, что с первого взгляда был сражен. «Она приблизилась с такой скромностью движений, которую почти невозможно описать. И я сказал себе: Несомненно, я нашел идеал естественности, с которым не сравнится никакая искусственная грация… Таким сильным было ощущение „романтизма“, как я это называю, или небесной прелести, которую излучала глубь ее глаз, что она проникла в самое мое сердце, захватив его так полно, как никакая другая женщина». У нее был «одухотворенный» взгляд. Возможно, По провидел ее раннюю смерть.

Прочитав лекцию, По провел с Энни Ричмонд остаток вечера и довольно большую часть следующего дня. Наверняка с ними были еще муж и брат миссис Ричмонд, но это никак не охладило энтузиазма По. О Джейн Локк он уже забыл. Энни Ричмонд вспоминала: «Он был так не похож на остальных людей… События его жизни, о которых он мне рассказывал, имели оттенок нереальности так же, как его сочинения». Не исключено, что события эти были куда ближе к вымыслу, чем она предполагала. Будучи вечно не в ладу с самим собой, По постоянно чувствовал какую-то незавершенность и со всей страстью лепился к любому, кто выказывал ему расположение или хотя бы доброжелательность. Отсюда его поклонение абстрактной красоте как источнику мудрости и утешения. Однако в то же время он был суровым аналитиком и трезво оценивал свое положение, изучая все, что мешало ему жить, сковывая его.