Эдгар По. Сумрачный гений

«По моему почерку вы сразу увидите, что мне лучше — значительно лучше — и со здоровьем, и с настроением. О, если бы вы только знали, как ваше дорогое письмо меня порадовало! Я жил как в тумане. Страдал я от того, что мной овладела страшная мысль — от которой я никак не мог избавиться, — мысль о том, что вы умерли. Более десяти дней я был совершенно невменяем, хотя не пил и капли…»

Свое состояние По объяснял mania-a-potu — «манией пьянства» (так в то время называли белую горячку) и обещал:

«…если это вообще возможно, моя самая дорогая мама, я освобожу себя от этой обузы во имя тебя — моя дорогая, бесконечно дорогая… Допускаю, Небеса специально изыскали такой способ… все эти галлюцинации… чтобы они стали предупреждением на все оставшиеся мне дни. Если это так, я не стану сожалеть о тех ужасных, отвратительных муках, что я пережил».

Он, похоже, действительно решил взять себя в руки и по меньшей мере месяц (а то и больше) совершенно воздерживался от спиртного. Навещал прежних знакомых, выезжал за город, гулял с Розали, общался с местными журналистами и издателями. И вскоре, видимо, оправился настолько, что восстановил текст лекций и вернулся к выступлениям. Его первая лекция («Поэтический принцип») состоялась 17 августа и прошла с большим успехом. Через неделю он повторил выступление. Тема была другой, но успех — не меньший.

В двадцатых числах августа поэт писал в Фордхэм:

«Все говорит о том, что, если я выступлю еще раз, а билеты будут по цене в 50 центов, я получу 100 долларов чистыми. Я никогда не переживал такого успеха. Газеты только и делают, что расхваливают мою лекцию…»

Сообщал он и о событиях иного рода. Среди них промелькнуло такое: «Вечер Рози [Розали] и я провели в доме у Эльмиры».

Это важно. Еще в июле Эдгар По возобновил знакомство со своей первой возлюбленной — миссис Эльмирой Шелтон (в девичестве Ройстер). Причем не просто возобновил, а взялся ухаживать. Да так рьяно, что, как позднее свидетельствовала вдова, уже в конце месяца завел речь о женитьбе. К тому времени, когда По сообщил миссис Клемм, что встречается с вдовой, слухи об их отношениях и грядущей свадьбе уже вовсю гуляли по Ричмонду. А 28 августа и сам По сообщил своей «Мадди», что собирается жениться на Эльмире.

Овдовевшей (в 1844 году) женщине, видимо, несложно было поверить в искренность «маневров» По, ведь «обмануть нетрудно», когда — и «сам обманываться рад!». Да и была она, согласитесь, достаточно молода (и притом совершенно здорова!), чтобы ставить крест на собственном женском счастье. К тому же память о давнем юношеском романе, конечно, грела ее сердце. Другое дело, что ее дети (уже взрослые юноша и девушка) резко выступали против перспективы брака. Да и она, понятно, сомневалась: слухи о поведении и образе жизни поэта, естественно, до нее доходили. Тем более что в августе По опять сорвался. Впрочем, поэт явно пытался себя контролировать, и до катастрофы, подобной той, что случилась с ним в Филадельфии, дело не доходило.

Об искренности чувств со стороны По говорить не приходится: он любил Анни. И страдал от невозможности союза с ней. В письме, написанном «Мадди» в конце августа, он писал:

«Ничего не говорите мне об Анни — я ничего не хочу слышать — разве что известите меня о кончине господина Р[ичмонда]».

И, размышляя о месте жительства будущей семьи (поэт, Мадди и Эльмира), делился с ней сомнениями:

«Где мы сможем быть счастливее — в Ричмонде или Лоуэлле? Я полагаю, мы никогда не будем счастливы в Фордхэме — но, Мадди, я должен находиться там, где смогу видеть Анни… я хочу жить подле Анни…»

И тут же заявляет: «Обручальное кольцо у меня есть, а найти фрак, я думаю, не составит труда».

По непоследователен. Впрочем, разве иного можно ожидать от поэта? В письме, отправленном двумя неделями спустя, он пишет:

«Я полагаю, она [Эльмира] любит меня больше, чем кто-либо другой. И я не могу не отвечать ей любовью. Но пока еще ничего не ясно».