Единая параллель

Не спалось. Крюгель разглядывал облупленный потолок, начинавший медленно розоветь от оконного света, и размышлял. Невеселые были думы, тоскливые… В туманном будущем виделась только одна отдушина, одна светлая полоска: возможный перевод на родину. Это ему обещали месяц назад — через бюрократические каналы министерства вооружений, при котором создан недавно некий секретный «Комитет оружия возмездия». Очевидно, это будет связано с его старой профессией инженера-строителя…

В далекой дымке нереально, как в полусне, привиделся вдруг таежный Алтай, белая прокаленная солнцем плотина, зычные гудки мотовозов, бородатые люди в латаных холщовых рубахах… Он поморщился, опять испытав давнюю неприязнь к этим насмешливым скуластым лицам. Странные люди, они смеялись над собственным невежеством — их смешила его культурность, его вычурная трость и желтые краги. Как это похоже на притчу о деревенском дурачке…

А может, он тогда, семь лет назад, так и не понял чего-то очень важного, глубинного, сокровенного в этом народе, прячущем истинную сущность под маской «взрослого младенчества»?

Кривобокие тесные бараки, клопы, чугунки с распаренной картошкой, его временная жена — крепкотелая злючка «фрау Аграфен»… Может быть, это и было настоящим народным духом, подлинностью жизни, а не «ловкой большевистской импровизацией», как он считал и как ему казалось?

Впрочем, теперь это не имеет никакого значения…

Крюгель, кажется, слегка задремал, потому что вдруг вздрогнул и быстро сел, привычно нащупывая ногами сапоги— его испугал мощный утробный гул. Он хорошо знал, что это означает, когда мелко дребезжат оконные стекла, лихорадочно знобит пол, а в глазах возникает рябь, размазывающая предметы вокруг… Неужели прорицатели из разведывательного отдела на этот раз оказались правы?

— Да, как ни странно… — В раскрытой двери дымил трубкой генерал Шмидт. — Русские начали артподготовку. Судя по всему, скоро и здесь появятся штурмовики. Спускайтесь в подвал на мой КП, герр оберст!

— Мне срочно необходимо в Белгород! — «Черт подери! — с ужасом подумал Крюгель. — Не хватало еще влипнуть в передрягу, чтобы потом в окопе встречать русские танки…». Он не трус, но вовсе не намерен совать голову в пекло. — Прошу отправить меня в Белгород.

— Не советую, — сухо сказал генерал. — Все дороги сейчас под обстрелом. Это слишком опасно. Слишком!

— Да, да… — Натягивая сапоги, Крюгель уже стыдился минутной слабости. Да и что за глупости: в Белгород! Там сейчас наверняка ад кромешный…

— Думаю, что это просто демонстрация! — чеканил генерал, резко отмахивая трубкой. — А если даже серьезное наступление, русские быстро увязнут в нашей обороне. Уверяю вас. Да что говорить: вы же сами отлично знаете прочность наших оборонительных рубежей.

Знать-то Крюгель знал. Дважды проезжал всю главную полосу от Белгорода до Краснополья. Траншеи, противотанковые рвы, минные поля, отсечные позиции, доты и дзоты — все по классической схеме. Время для этого было: почти четыре месяца. Но не полетит ли к дьяволу вся эта «классика» за несколько часов? Где гарантии, и кто может за них поручиться?

— Никто, абсолютно никто, мой дорогой! — с ласковым ехидством ответил генерал. Его, старого ландскнехта, начинала забавлять чрезмерная обеспокоенность оберста. Ах, эти изнеженные сибариты из крупных штабов… — Война — есть игра, мой дорогой Крюгель. Большая и опасная игра, в которой заранее ничего предсказать нельзя. Этим она и примечательна, даже заманчива. Не так ли?

Седоволосый Шмидт деликатно издевался над ним— Крюгель это понимал. Однако у него не было, не находилось ни желания, ни твердости, чтобы отпарировать язвительные уколы. Впрочем, неожиданно его осенила.

— Игра, конечно, игра, герр генерал. Вы правы. И как во всякой игре, в войне тоже существуют свои ставки? — При этом Крюгель откровенно показал на объемистые генеральские чемоданы: они, надо полагать, не пусты? Впрочем, Шмидт ничуть не оскорбился.

— Да, если хотите, это мои скромные ставки с опасного игрища. Между прочим, в них — редкие русские книги. Моя личная контрибуция с каждого крупного русского города. Как видите, я уже побывал в пяти таких городах.

— И в Харькове?

— Разумеется. Мы его брали совсем недавно: в марте этого года. И надеюсь, больше не отдадим.

Крюгель усмехнулся: опять бахвальство, самоуверенность? А может, нет, может, это и требуется первоочередно от солдата — слепая уверенность, неколебимая вера в победу до самого своего смертного часа?..

До полудня события развивались, как и предсказывал генерал Шмидт: русские упорно, но почти безуспешно вгрызались в оборону, несли огромные потери на каждом метре изрезанной траншеями земли. Как сообщили из передовой пехотной дивизии, им удалось вклиниться едва ли на пять километров — на оперативной карте это был уровень второй позиции главной полосы.

Но потом пошли в атаку советские танки, и связь оборвалась, а танковая рация генеральского КП стала ловить на рабочих волнах самые настоящие панические вопли. А еще через полчаса по скользким ступеням в подвал свалился офицер-танкист, встревоженно доложил: