Единичные и множественные преступления

Подобное смешение сохраняется до настоящего времени. Например, В. Н. Кудрявцев считал и считает, что «в основе признания того или иного поступка или группы человеческих поступков единичным преступлением (здесь и ниже выделено нами. –

А. К.), а следовательно, и в основе конструкции нормы Особенной части, его предусматривающей, лежат специальные свойства этих поступков… Единичным преступлением в законодательстве

признается такое сочетание актов поведения…».[13] С одной стороны, автор связывает единичное преступление с реальной деятельностью человека, с другой стороны, относит его к закону. То же самое мы встречаем и у других авторов: «Для признания того или иного преступления единым с точки зрения правовой необходимо, чтобы составляющие его, связанные между собой в реальной жизни противоправные действия были зафиксированы, выделены в законе в качестве одного, единого состава преступления»;

[14] «общепринятым в теории уголовного права является мнение, согласно которому под единичным преступлением понимается общественно опасное деяние, подпадающее под действие одной уголовно-правовой нормы, т. е. содержащее признаки одного состава преступления»;[15]

«единичным преступлением признается такое деяние, которое содержит состав одного преступления и квалифицируется по одной статье или ее части».[16] Вполне понятно, почему это происходит: конкретное деяние становится преступлением только тогда, когда оно соответствует признакам какой-либо диспозиции уголовного закона, отсюда преступление выступает как некое единство поведения и закона. Тем не менее такая позиция не может устроить ни теорию уголовного права, ни практику, поскольку она не позволяет уточнить, что же создает специфику единичного преступления – поведение или закон.