Единорог

Обернувшись, Эффингэм увидел на кровати то, что при первом взгляде показалось белой фигурой. Теперь он рассмотрел, что постель была покрыта раковинами. Алиса собрала огромную коллекцию местных раковин, в которую Эффингэм время от времени вносил свой вклад.

— Ты достала все свои раковины. Я помню девушку из цветов в одном рассказе, но я не могу припомнить девушки, сделанной из ракушек. Это такое очарование.

— Очаровать тебя! Позволь мне дать тебе немного. — Она подобрала горсть мелких ракушек и положила ему в карман. Они пошли вниз.

На террасе золотистая собака бросилась к Эффингэму, поставила лапы ему на жилет, а затем упала на спину и пушистым вихрем откатилась назад, раскрыв пасть наподобие улыбки и подергивая лапами. Какое-то время ушло на то, чтобы принять эти свидетельства почтения.

— Привет, Тадж. Привет, Пип.

— «Боже, благослови нас, снова собравшихся здесь». Привет, Эффи.

В то время как Алиса располнела, Пип, казалось, стал еще тоньше и стройнее. Он напоминал теперь жгут с мягкими шелковистыми остатками волос на лысеющей голове и с влажным подвижным ртом, его свежее лицо — уменьшенный вариант лица Алисы. Узкие серо-голубые глаза Пипа постоянно вспыхивали и расширялись от собственных шуток. Укрепления были возведены.

— Хочешь взглянуть?

— Нет, спасибо. — Конечно, Пип должен бы уже понять его отрицательное отношение к такому несовершенству вкуса. — Я иду к Максу. Увидимся позже.

Он бросил последний взгляд поверх головы Пипа на находящийся сейчас в тени Гэйз, на покрытый красной фуксией склон холма под ним и темную линию болота вдалеке.

— Мы расстанемся здесь, — сказала Алиса. Как монахиня, ведущая его в какое-то высшее общество, она задержалась у порога. Он был тронут ее слегка нелепой деликатностью, с которой она относилась к его взаимоотношениям с отцом.

Кабинет Макса выходил на противоположную от моря сторону, отсюда открывался вид на покрытую камнями общипанную траву, карликовые кусты и желтовато-серый склон Скаррона позади. Болота не было видно.

Эффингэм подошел к двери. У него возникло мучительное чувство необходимости предстоящей встречи, чувство, будто он пришел в себя или внезапно взял себя в руки. Он, бесспорно, уважал занятия Макса. В известном смысле Макс жил совсем иной жизнью. Он накопил здесь так много полезного. И как бы вера Эффингэма ни колебалась, когда он отсутствовал, при каждом возвращении она возрождалась вновь. Он улыбнулся своему внезапному трепету. В конце концов, он был рад узнать, что прежняя магия не ослабла. Он тихо постучал, подождал и затем услышал давно знакомый и ни на что не похожий звук. Из комнаты раздалось хриплое монотонное пение. Он открыл дверь.

Там вилась дымка от выкуренных сигар. Забыв о нем, Макс сидел в сумерках, спиной к двери, занавески были наполовину задернуты. Он вполголоса напевал незамысловатую мелодию — хор из «Эсхила».

Эффингэм сел позади него. Нащупал в своем кармане острые осколки раковин, которые дала ему Алиса. Должно быть, где-то по дороге он, волнуясь, сломал их. Он всмотрелся в исцеляющие знакомые строки.

Зевс, который ведет людей к пониманию, установил закон: мы должны учиться через страдание. Когда печальная забота и воспоминания о боли ниспадают на сердце во сне, так даже против нашей воли мудрость нисходит бременем на нас.

Глава 10

— Я никогда не видела столько зайцев вокруг, — сказала Алиса. — Они, кажется, совсем обезумели.

— Это не их месяц, — возразил Эффингэм. — Рыбачила в последнее время? — Он почти не понимал, что говорит. Было утро следующего дня, он шел навестить Ханну и чувствовал убийственное раздражение против Алисы, объявившей, что пойдет с ним.

— Почти нет, — ответила Алиса. — Форель еле-еле идет, а для хариуса еще слишком рано. Нужно дождаться бабьего лета.

Действительно, множество зайцев носилось и прыгало по яркой зелени холма. Эффингэм и Алиса шли по удаленной от моря тропинке, проходившей над деревней, пересекая ручей в самом высоком месте, там, где он падал множеством маленьких водопадов, вытекая из своего истока — темного болота. Пара канюков кружила над головой в солнечном небе.

Склон холма все еще хранил следы огромного потока. Широкая полоса черной болотистой почвы и разбросанные камни показывали, где он сошел. Теперь безвредный ручей, темный, как сама земля, падая и поблескивая на солнце, извивался меж берегов. Они пересекли его, перебираясь с одного круглого блестящего валуна на другой. Эффингэм рассеянно подал Алисе руку.