Единственный свидетель

Машины тронулись, Эдик ловко лавируя в пробке, догнал малолитражку и поехал рядом с ней в левом ряду. Коротышка почувствовал, что у него спустилось колесо, затормозил и, чертыхаясь, выскочил взглянуть. При этом он, как и рассчитывал Эдик, оставил кейс на переднем сиденье. Эдик в это время уже подъехал вплотную к малолитражке, и пока хозяин обходил ее сзади, громко ругаясь, Эдик приоткрыл дверцу, схватил с сиденья один кейс и бросил туда другой, предварительно набитый газетами.

Потом он резко дал газу и постарался уехать как можно дальше от места происшествия.

Оказавшись достаточно далеко, он, прежде чем бросить угнанную машину, открыл кейс и с любопытством глянул на его содержимое. Внутри были в беспорядке сложены стопки листов, исписанных математическими формулами и комментариями, недоступными пониманию простого парижского жулика, пусть даже и с высшим гуманитарным образованием. Здесь же лежали четыре компьютерные дискеты — профессор Барташов был вовсе не чужд технического прогресса.

Эдик удовлетворенно хмыкнул, закрыл кейс и, покинув чужую машину, поехал к себе домой на метро.

Вечером того же дня, сидя в бистро за рюмкой коньяку, он с профессиональным интересом смотрел криминальные новости. Одно из сообщений очень Эдика заинтересовало. Среди жертв террористического акта, приписываемого арабской террористической организации «Черный понедельник», опознаны двое русских — профессор Барташов, приглашенный преподаватель известного университета, и его жена.

Эдик вспомнил звонок, сделанный обворованным им коротышкой, и мысленно подверг сомнению участие во взрыве арабских террористов.

Он скорее поверил бы, что как только коротышка сообщил об удачном завершении операции с кейсом, «индеец» устранил профессора: тем, кто гонялся за документами, наверняка не нужен был русский ученый, который, во-первых, может заявить в полицию о краже и поднять шум в прессе, и во-вторых, может создать документы заново, тем самым лишив похитителей монополии на свое изобретение. Что же это за изобретение, Эдик не знал, и знать не хотел, но твердо понял, что оно стоит больших денег, и решил, что Светлана при всех своих достоинствах не отделается жалкими двадцатью тысячами долларов.

Его решение еще больше укрепилось на следующий день, когда в тот же час в том же бистро за такой же рюмкой, в криминальных новостях Эдик увидел выловленный в Сене неопознанный труп мужчины среднего роста, худощавого, с длинными седыми волосами.

Эдик понял, что такова была плата за кейс, набитый газетами, и что вокруг документов покойного профессора Барташова ведется очень крупная игра, а ставки в ней настолько высоки, что лучше держаться от игроков подальше. Он допил свой коньяк, расплатился и пошел домой. Дома он зашил злополучный кейс в холстину, взял его под мышку и поехал к своему старому другу Чаку Френсису, который держал на Монмартре маленький зал для боксеров-любителей и спортивный тотализатор.

Чак, толстый веселый негр, встретил его радостно, угостил крепчайшим кофе по-турецки, варить который научил его именно Эдик. Эдик посидел несколько минут, а потом сказал:

— Чак, я знаю, что на тебя можно положиться. Спрячь вот эту штуковину, — он протянул Чаку зашитый в ткань кейс, — спрячь как следует и никому, кроме меня, не отдавай. Если меня убьют, — он бросил на Чака неожиданно серьезный взгляд, — если ты узнаешь точно, что меня убили, уничтожь это. Сожги или утопи на дне Тихого океана, — не важно как, но уничтожь, чтобы это никому не досталось.

— Хорошо, друг, — кивнул Чак, — как скажешь, так и сделаю.

На следующий день Эдик позвонил Светлане и назначил ей встречу. Она нашла его в толпе возле центра Помпиду. Светлана была взволнованна.

— Что происходит? — спросила она злым приглушенным голосом. — От тебя никаких вестей, а профессора убили!

— Профессора убили без моего участия, — усмехнулся Эдик, — и не только его. Убили и того человека, что охотился за бумагами, как и я.

Так что теперь цена бумаг выросла.

— О чем ты говоришь? Как теперь достать бумаги?

— В том-то и дело, радость моя. Бумаги у меня.

— Правда? Ну ты просто чудо!

— Чудеса, радость моя, стоят недешево, особенно после того, как вокруг стали умирать люди.

— Ладно. Я согласна. Пусть впереди будет не двойка, а четверка.

— Нет уж, радость моя. Впереди пусть будет та же самая двойка, но вот сзади прибавятся еще два нуля.

— Что?! Ты сбрендил? Два миллиона? Да где же я тебе их возьму?

— А это, радость моя, твое дело. Просто я свою жизнь ценю дорого, она у меня одна. Рисковать за жалкие двадцать или даже сорок кусков — уж увольте.

— Эдик, золотко мое, возьми же себя в руки! — Светлана ласково взяла Эдика под руку, прижалась к нему грудью и заглянула в глаза. — Мы же с тобой такие друзья!

Эдик усмехнулся:

— Дорогая моя, неужели ты думаешь, что я оценю дружбу женщины, пусть даже такой очаровательной, как ты, — в два миллиона зеленых!

Да ты обо мне слишком хорошего мнения! Короче, хочешь получить кейс — достань деньги.