Единство и многообразие в Новом Завете Исследование природы первоначального христианства

(1) Общинная трапеза, сакраментальная реальность которой состояла в самом акте братского единения, по–видимому, трансформировалась в ритуальный акт, более открытый возможности магического понимания (1 Кор 10). Хлеб и чаша, очевидно, переставали восприниматься как выражение смысла всей трапезы и становились чем-то самодостаточным, отделенным от трапезы. Большее значение обретал сам факт вкушения хлеба и вина ("делайте это в память обо мне" — 1 Кор 11:24,25). Вероятно, сакраментальная реальность постепенно сосредотачивалась больше на самих хлебе и вине, чем на трапезе как таковой.

(2) Прежний акцент на трапезе Завета, выражавшийся особенно в общей чаше (традиция В), видимо, начал уступать место акценту на вине

как символе крови и жертвы Иисусовой (традиция А). Если раньше главным было создание братского единства Завета здесь и теперь, то теперь на первый план все более выходила репрезентация жертвоприношения.

(3) Следовательно, начала увядать эсхатологическая значимость трапезы как предзнаменования мессианского пира; причастные хлеб и вино все больше соотносились с прошлым событием — смертью Иисуса. У Павла вечеря Господня в значительной степени представляет собой пересказ искупления, совершенного в прошлом; эсхатологический аспект сохранился лишь в том, что вечеря должна была возвещать о смерти Иисуса до парусии.

Уже в первые 40 лет христианства в праздновании вечери Господней произошли изменения, которые хотя и не подтолкнули никого из новозаветных авторов считать эту вечерю особым (и уж тем более исключительным) средством благодати, но заложили основу для последующего процесса, в ходе которого вечеря Господня все больше воспринималась как средоточие встречи верующего с Богом через Христа.

§ 41. Таинства в четвертом Евангелии

В последние годы среди ученых резко усилились споры о роли таинств в Иоанновом богословии. Существующие позиции можно условно разделить на три группы.

(1) Ультрасакраментологическая интерпретация[336]: все упоминания о воде имеют сакраментологическое значение (в том числе 2:1–11; 4:7–15; 5:2–9; 7:37–39; 9:7,11; 13:1–16; 19:34), а указания на вечерю Господню содержатся в 2:1–11 и 15:1–11. Сакраментологические аллюзии присутствуют даже в эпизоде с "очищением Храма" (2:13–22), хождением Иисуса по воде (6:16–21) и в речи о Добром пастыре (10:1–18).

(2) Несакраментологическая интерпретация

[337]: почти все Иоанново Евангелие явно имеет антисакраментологическую направленность, а указания на таинства в 3:5 ("вода и…"), 6:51–58 и 19:34 — вставки церковного редактора.

(3) Умеренная сакраментологическая интерпретация[338]:

Евангелие от Иоанна содержит несколько ссылок на таинства (несомненно — 3:5 и 6:51–58; вероятно, но не точно — 19:34; возможно — 2:1–11 и 13:1–16).

Видимо, ответ находится где-то посередине между двумя последними альтернативами.

(A) В Евангелии от Иоанна полностью отсутствуют рассказы о крещении Иисуса (Ин 1) и об "установлении" вечери Господней (Ин 13). Это молчание можно удовлетворительно объяснить лишь двумя способами. Либо Иоанн не хотел акцентировать оба таинства; более того, отвлекал от них внимание читателей. Либо он помещал их в контекст всего служения Иисуса. Ввиду 6:51–58 последнее предположение не исключено (Иоанн использует глубокую символику), но в остальных случаях такие толкования будут колоссальной натяжкой. В общем и целом первый вариант правдоподобнее.