Ее андалузский друг

С годами, когда Ивонна стала стареть, София снова начала нежно относиться к ней — после очень долгого перерыва. Иногда Ивонна могла быть мудрой, человечной и внимательной — тогда София узнавала в ней свою маму. Но зачастую та вела себя так, словно в ней вновь рвалась наружу прежняя, не до конца исследованная сторона личности, — истерия, раздражение, нездоровое любопытство, страх оказаться не у дел, боязнь потерять незримый контроль над чем-то. За несколько недель до того она зашла к Софии на чашечку чая и спросила дочь, как та себя чувствует. Вопрос возник непонятно откуда и застал Софию врасплох. Поначалу София по привычке ответила, что все в порядке — но потом увидела по глазам матери, что та спрашивает совершенно искренне. Это заставило ее остановиться и задуматься — сама не понимая отчего, она вдруг расплакалась. Ивонна обняла ее. У Софии возникло двойственное чувство — это было и приятно, и странно, однако она позволила себе эту минуту слабости в объятиях мамы, в рыданиях над чем-то, чего сама до конца не понимала. Словно отпустило какое-то внутреннее напряжение — вероятно, мама Ивонна поняла что-то, что может понять только мать. После этого София почувствовала, что на душе у нее стало гораздо легче. Больше они никогда не вспоминали об этом эпизоде.

Инфракрасный обогреватель на веранде и вино в жилах обогревали как бы с двух сторон, создавая изумительную концентрацию тепла. Они выкурили на двоих пачку сигарет, которые нашли в морозилке. Ивонна всегда прятала там сигареты для гостей, а сестры всегда их оттуда таскали. Они выкурили одну за другой все сигареты и вызвали такси, которое привезло им еще пачку и два пакетика соленой лакрицы. Том прошел мимо в пижаме и поохал по поводу того, что они выпили вино, которое он хранил много лет. Сестры расхохотались, чуть не задохнувшись от смеха. После этого они впали в сентиментальные воспоминания о детстве — запах тостов и чая в кухне на даче, дни на пляже у скалы и деликатные вопросы бабушки, укреплявшие в них веру в себя.

Затем они заговорили об отце — и тут повисла пауза. Так всегда случалось, когда разговор заходил о нем. Словно онемев, они сидели и недоумевали, почему же он так рано ушел от них. Папа Георг был добр, хорош собой и создавал ощущение спокойствия и защищенности — таким помнила его София. Иногда она задавалась вопросом, что стало бы с этим образом, если бы он продолжал жить. Георг Лантц умер в отеле в Нью-Йорке, где находился в командировке, — упал замертво, когда принимал душ. О нем у Софии сохранились лишь самые светлые воспоминания — его смех, его шутки, его заботы о дочерях. Она помнила его крупную фигуру и ту легкость, с какой он двигался: в нем был некий шарм, который она позднее замечала и у других пожилых мужчин, не пожелавших становиться с годами желчными и язвительными. Он как будто излучал желание быть счастливым — словно это был его подарок жене, дочерям и Господу Богу. София до сих пор тосковала по отцу и иногда разговаривала с ним, оставшись одна.

Алкоголь и ночь брали свое. Джейн ушла в комнату для гостей и прилегла рядом со своим Хесусом. София зашла к Альберту, спавшему на раскладушке, поправила на нем одеяло, поцеловала в лоб и решила не беспокоить.

Сев в такси, она попросила водителя провезти ее более длинной дорогой. Сидя на заднем сиденье, разглядывала виллы, проплывавшие мимо, наслаждаясь сладким состоянием опьянения и одиночеством. Ей нравился коттеджный поселок, где прошло ее детство; она знала историю многих домов, мимо которых они проезжали, — кто жил в них раньше, кто живет теперь. Это были ее родные места. И все же не без грусти смотрела она на мир, проплывавший за окнами такси. Он мало изменился, однако то, с чем он связан в ее сознании, уже ушло в прошлое. Сейчас все уже другое, и она не чувствует больше слияния с этим миром.

Пока они сидели на веранде, Джейн рассказала, что они с Хесусом встретили в Буэнос-Айресе Йенса Валя. София удивилась, когда услышала его имя — целую вечность не вспоминала о его существовании. Йенс Валь… Они познакомились в шхерах во время летних каникул, еще в гимназии, — и не расставались ни на минуту, пока не пришло время разъезжаться по домам. София вспомнила, как тяжело ей далось тогда это расставание. В конце каникул она поехала к нему. Он жил в Экерё, его родители были в отъезде, и дом остался полностью в распоряжении Йенса.