Ее последняя роль

— Как вы тонко все понимаете, — с уважением заметил Леонид. — Между прочим, я тоже всегда преклонялся перед Потоцкой, хотя видел ее только в кино. Спорил до хрипоты с теми, кто уверял, будто она покончила с собой из-за творческих неудач.

— И правильно спорили, — убежденно сказала Валентина. — Хоть и были у нее злопыхатели, но даже они понимали, что без Марины театру придется туго. Она и возрастные роли играла, и молодые. В общем, на ней основной репертуар держался. Когда она сообщила, что будет уезжать за границу, так главный режиссер прямо за голову схватился.

— Но, может быть, последний спектакль был неудачным, и это на нее сильно подействовало?

— Ну, что вы, это только скандальные журналисты могли так писать, — возразила костюмерша. — Публика очень хорошо принимала спектакль. А на премьере так и вовсе устроила овацию. Премьера, между прочим, была за две недели до Марининой гибели. В зале сидели и разные знаменитости. Кстати, и Бушуева с Цегельником явились. И даже аплодировали, чтобы не показать своего завистливого нутра. Да, а еще теперешняя жена Голенищева была и в антракте заходила к Марине в гримерную. Голенищев — это первый муж Марины, — пояснила словоохотливая костюмерша.

— Я знаю. А что, Потоцкая поддерживала хорошие отношения с новой женой Голенищева?

— Нет, раньше не было такого, чтоб они встречались. Я тогда жену Голенищева первый раз увидела. Она пришла, чтобы заранее пригласить Марину на юбилей к своему папаше, на конец января. Говорила, что ее отец — давний Маринин поклонник и все такое. А Марина засмеялась: «Да у меня у самой юбилей не за горами, только вашему отцу будет 70, а мне — 50». Она вообще никогда свой возраст не скрывала, не жеманничала.

— И что же, она приняла приглашение на юбилей?

— Наверное, нет, потому как Марине ведь надо было уже в середине января ехать во Францию. Ну, а вообще-то я их разговор не дослушала, меня в другую гримерную позвали.

— Да, вы столько тут в театре видите известных людей, — сказал Леонид с почтением и завистью. — Голенищев тоже был на той премьере?

— Нет, я его в нашем театре ни разу не видела.

— Странно, обычно все наши политики — такие театралы…

— Ну, может, он тоже театрал, да только в наш театр не ходил из-за Марины.

— Что вы говорите? — Леонид изобразил удивление простодушного провинциала. — Разве у них с Потоцкой были враждебные отношения?

— Не враждебные, но прохладные. Голенищев, знаете ли, всегда очень высоко себя ставил, любил командовать и на работе, и в семье. Марина как-то проговорилась мне, что, когда она от него уходила, то он ей заявил: «Без моей поддержки твой успех лопнет, как мыльный пузырь. Ты еще попросишься обратно». Ну, и она, конечно, никогда ничего у него не попросила и прекрасно без него обошлась. А Голенищева, наверное, это злило: он ведь привык, чтобы все его восхваляли и кланялись ему.

— Странно, что при таком крутом нраве он позволял молодой жене одной ходить по театрам.

— Ну, что вы, разве такая важная особа, как Инга, будет ходить одна? Ее сопровождал телохранитель.

— И не боится Голенищев отпускать жену с молодым телохранителем? — усмехнулся мнимый администратор.

— С чего вы взяли, что он был молодой? Нет, телохранитель пожилой был, хмурый. Ждал ее в коридоре. Я на него чуть не налетела, когда вышла из гримерной.

Валентина разложила на столе выкройки, и Леонид стал с повышенным интересом их рассматривать. Однако костюмерша и сама, очевидно, была не против продолжить разговор о любимой актрисе. Она показала Леониду эскиз костюма и пояснила:

— Вот в этом наряде Марина выступила на сцене в последний раз. Я теперь и платье, и рисунок храню, как реликвию. Может, когда-нибудь создадут музей Потоцких. Говорят, что ее мать, Евгения Константиновна, хочет это сделать. Может, еще успеет старушка, пока жива.

— Какая все-таки нелепая и преждевременная смерть, — вздохнул Леонид. — Неужели никто не замечал, что Потоцкая в последние дни находилась в депрессии?

— Да не было никакой депрессии, это все выдумки журналистов. Настроение у нее было нормальное. Не то, чтобы прекрасное, но и не хуже, чем всегда. Честно говоря, я даже думаю… — тут Валентина слегка понизила голос, — что не она покончила с собой, а кто-то ее застрелил. Да только сыщикам легче на самоубийство свалить. Говорят: ограбления не было, следов насилия и взлома тоже не было. Ну, и что? Может, к ней кто-то знакомый вошел и внезапно ее застрелил, она и опомниться не успела. Мало ли может быть причин? Ревность, зависть, месть. Или просто маньяк какой-нибудь ее подстерег. Ну. в общем, что говорить, дело давно закрыто.

— Значит, вы совсем не верите в самоубийство?

— Ну, разве что в последнюю минуту ее кто-то сильно расстроил. А заранее ничего такого я за ней не замечала.

— Да, актеры — народ эмоциональный, их за одно мгновение можно вывести из себя.