Эффект бабочки (СИ)

Открываю застеклённый балкон, и старшаки тут же влетают в квартиру. Не совсем понимаю, зачем такие сложности и не проще ли открыть окно, если не хочется войти через дверь… Ну да Пашка стоумовый, ВУЗовские учебники по психологии за третий курс уже читает, и ведь понятно ему! Главный в нашей банде он… не самый главный, над ним смотрящие есть и вообще…

Дух захватывает от того, что я в банде! В настоящей банде, подумать только! Вот пацаны в Атырау обзавидовались бы! Мне двенадцать всего, а уже на дело хожу, да не у ровесников из карманов мелочь трясу.

Не к месту всплывает сомнение, а точно позавидовали бы? Всякое у нас бывало — дрались один на один и толпа на толпу, огороды обносили… но чтоб кражи? Да и не вдохновляла раньше воровская романтика… Нет, точно позавидовали бы!

Оказавшись внутри, ребята стряхивают с рук строительные рукавицы (отпечатки!), натягивая сперва резиновые медицинские.

— Сервант в зале первое дело, — поучает Пашка, кидая вещи на диван, — ага!

Небольшая шкатулочка с золотом и бижутерией вытряхивается в барсетку. Туда же идут несколько купюр, найденные в баночке из-под крупы на кухне и из ящика компьютерного стола в хозяйской спальне.

— Смотри какие! — Ирка вылетает с несколькими наручными часами.

— Эти сразу выкинь, — брезгливо говорит Вовка, тыкая пальцем, — позолота и стразики, только лохов из провинции впечатлять, да армянам впаривать. Хотя… оставь, Ашоту скину. У него родни в Ереване много, подарков на всех не напасёшься. Хватит на раз посидеть в шашлычной, и то неплохо.

На прощанье Пашка выдрал из компа дорогущую игровую видеокарту, а Ира прихватила две зеркалки [69]. Уходили через балкон, дело заняло чуть больше пяти минут.

— Наводка, пять минут риска, и мы на коне, — хохотнул Пашка, — понял, малой?! Сколько чистыми, Ир?

— Чуть больше семидесяти, да барахло скинем, ещё где-то столько же получим, — отозвалась девушка.

— Круто! — Вырывается у меня, — это за один раз столько взять можно!?

— Можно и больше, Тоха, — смеётся Вовка, положив мне руку на плечо, — раз четыре миллиона взяли чистыми, ух и погудели! Но там дело такое… нам добро дали обчистить того мудилу. Забыл человечек, под кем ходит и кому отстёгивать должен, вот и сняли с него защиту.

— На ноги приземлили, — веско говорит Пашка, стукнув кулаком по ладони с нехорошей ухмылкой, — чтоб вспомнил, откуда вышел!

Два час спустя, скинув добычу, засели у Ашота, толстого шашлычника с заведением в глубине спального микрорайона. Народ здесь всё больше из диаспоры и такие, как мы — уличные волки, как говорит Пашка.

— Добавки хочешь, дарагой? — Ласково спрашивает армянин.

— Спасибо, дядя Ашот, не влезет больше — порции у вас здоровенные. И вкусно всё!

— Кушай, дарагой! — Ашот отходит, потрепав меня по волосам.

— Хороший ара, — чуточку нетрезво говорит Вовка, — не великого ума, но мужик!

Почему-то захотелось возразить ему, глаза у Ашота не соответствуют нарочито-простоватому имиджу. Но старшаки лучше знают людей, на то они и старшаки!

В желудке тяжело лежит вкуснейшее мясо, заполированное лёгким домашним вином.

— Из-под самого Арарата, мамой клянусь, да!

В кармане пятнадцать тыщь — бешенные, нереальные деньги, которые так просто не потратить!

— Смотрящему отстегнуть, наводчику, а вот и твоя доля, Тоха!

— Ну что, понравилось? — Подмигивает Пашка. Расплываюсь в улыбке… как здорово, что у меня такие друзья!

* * *

Тяжёлый удар по затылку выбил из меня дух, очнулся уже с тяжело гудящей головой и руками, связанными за спиной крепко, до потери чувствительности. Лежу лицом вниз, уткнувшись в перегнившую листву и чувствуя, как по коже ползают насекомые.

В голове сумбур, нет даже страха, только дикая головная боль и тошнота. Едва успеваю повернуть голову, чтобы не захлебнуться рвотными массами.

Проблевавшись, открываю наконец глаза и утыкаюсь взглядом в Сунила. Мёртвые, широко открытые глаза индийца с ползающими по ним мухами сантиметрах в двадцати от моего лица. Перерезанное до самого позвоночного столба горло не оставляет сомнений в его гибели. Хорошо видны многоножки, подъедающие запекшуюся кровь.

Тяжёлый, липкий страх накрывает одеялом, отправляя в глубокий обморок. Очнулся чуть поодаль, от пощёчин и струек воды, лившейся в лицо.

— Гринго, — лицо говорящего расплывается, — ты слышишь меня, гринго? Маноло, мать твоя шлюха! Спящих не мог нормально взять, всё бы тебе кровищи побольше! Один мёртв, другой вот-вот концы отдаст, третьему ты зачем-то рёбра ногами переломал, связанному уже! Работать кто будет? Я? Нет, дорогой. Ты и будешь за всех троих!

Невнятное бормотанье в ответ сменилось звуками скоротечной схватки, после чего тяжело дышащий голос произнёс:

— За нож он взялся, пёс! Всё бы ему кровищи, еврею португальскому, да побольше! Падаль!

Стоном даю понять, что слышу его, почему в этот момент кажется жизненно необходимым подать голос. Усатая физиономия немолодого мужчины с явно индейскими корнями появляется передо мной.

— Живой?

— Пока да.

Ответ мой метис принял за остроумную шутку, залившись хохотом и пересказывая её невидимым мне товарищам на испанском.