Эффект бешеного Солнца

— А что, может быть, и ассистент, а не дам. Ступай к Аполлону Митрофановичу, — он сейчас на втором этаже, у Ганюшкина.

Юрий Васильевич не стал спорить и, быстро взбежав по лестнице на второй этаж, постучался в дверь с надписью «Мастер точной механики». За дверью послышался шум, звон стекла, потом знакомый голос спросил:

— Кого это черти носют?

— Аполлон Митрофанович. — громко заговорил Юрий Васильевич. — Мне ключ не дают, говорят, пусть Зайцев разрешит, а мне нужно готовить демонстрации к завтрашней лекции.

— Ну, чего тараторишь, ну чего? — прервал его Зайцев, и в комнате снова что-то звякнуло. — Тебя спрашивают, кто ты есть? И больше ничего от тебя не требуется.

А кто-то, кажется, Ганюшкин, добавил: «Можно открывать, Митрофаныч».

Дверь приоткрылась, и в коридор выглянул Зайцев. Редкие космы его прилипли к потному лбу, он что-то жевал, и губы его лоснились.

— Де-ке-ке-ке! — воскликнул он, узнав Юрия Васильевича. — Вот не ждали, не гадали! Гость-то какой дорогой, батюшка мой! А у нас тут посиделки, воскресные посиделки, ког… пок… — Аполлон Митрофанович помолчал, весь изготовясь к какому-то важному слову, и вдруг выпалил: — «Коллоквиум»! — и быстро втащил Юрия Васильевича в комнату, в которой за большим дубовым столом сидели уже знакомые ему лица. Как только Юрий Васильевич вошел в комнату, стол немедленно стал покрываться тарелками со снедью и какими-то бутылочками с синей жидкостью, в которой Дейнека с содроганием опознал денатурат.

— Вот напугал, — сказал Юрию Васильевичу Ганюшкин, разливая синюю жидкость по стаканам. — А мы-то думали, директор.

— Аполлон Митрофанович, поймите, мне ведь нужно приготовить демонстрации к завтрашней лекции, мне работать…

— Ах, ему работать нужно? — закивал Аполлон Митрофанович. — А мне что? Нам завтра не вкалывать? Мы что, не рабочий класс? Прокофий Иванович, — обратился он к Ганюшкину. — Покажи ему свою рабочую руку.

Прокофий Иванович, сидевший до сих пор молча на потрепанном кожаном диване, запустил куда-то за валик руку и медленно вынес ее перед собой. На его руке, зацепившись за крючковатый мизинец, висела громадная гиря. Насладившись произведенным впечатлением, Ганюшкин так же молча отправил гирю на место.

— Два пуда, наверно? — спросил пораженный Юрий Васильевич.

— Нет, — сказал Ганюшкин, — больше… Сорок кило.

— Работа! — опять воскликнул Зайцев. — Да мы твою работу в момент сделаем. А что? Отвалимся от стола, и все по местам! Последний парад наступает! Ты нами командуй, а мы тебе враз все сделаем в наилучшем виде. Как, Прокофий Иванович, поможем молодому товарищу?

— Само собой, — ответил Ганюшкин простуженным голосом. — Вот только пусть покажет, что нас за людей считает…

И Юрию Васильевичу пришлось выпить…

— Ух, — выдохнул Юрий Васильевич.

Общество было удовлетворено.

— Закусывай, закусывай, — говорил Прокофий Иванович, подкладывая на тарелку куски розовой ароматной рыбы. — Сами ловили, сами готовили, никому не кланялись, денег не платили. Если бы не помешали, то и икорки свеженькой насолили бы.

— Вы знаете, товарищи, — неожиданно для самого себя сказал Юрий Васильевич, — у меня грандиозные планы. Человеческий мозг, несомненно, излучает инфрарадиоволны, и как это до сих пор никто не додумался? Вот я и решил сделать такой аппарат…

Юрий Васильевич некоторое время излагал суть обуревавших его идей, но, машинально отправив в рот изрядный кусок рыбы, смущенно замолк. За столом нашелся, однако, человек, прекрасно его понявший.

Зайцев достал из внутреннего кармана пиджака какой-то бланк и положил его на стол.

— Прочти, ассистент, — предложил он Юрию Васильевичу.

— Электроэнцефалограф, — прочел Юрий Васильевич надпись, сделанную чернильным карандашом в черной рамочке бланка.

За столом переглянулись.

— Так для чего ж зверь такой? — с опаской, как показалось Юрию Васильевичу, спросил его Зайцев, но Ворона поспешил щегольнуть эрудицией.

— Электро — это электро, энцефалон — мозг головной, а графо — пишу… О чем подумал, то мы электрическим способом и запишем. — Ворона нехорошо захохотал, а по выжидательной тишине за столом Юрий Васильевич понял, что разговоры об этом приборе велись в этой компании не раз.

— Товарищ Ворона совершенно правильно объяснил, — сказал Юрий Васильевич. — Электроэнцефалограф — это прибор для записи токов мозга. Очень точный и дорогой прибор.

— Еще бы не дорогой! — прервал Зайцев. — Семьдесят пять тысяч!

— Но мыслей он не записывает. Это я могу вам сказать совершенно точно. Вернее, записывает, но…

— Да ты не крути, — сказал Зайцев. — То записывает, то не записывает.

— Он записывает, это верно, но прочесть эту запись нельзя, Она в виде таких кривых, очень сложных…

— Ну, так бы и сказал, — удовлетворенно выдохнул Зайцев. — А то: мысли записывает! Даже сердце петухом запело. Выходит, и еще семьдесят пять тыщ фьють?