Эффект безмолвия

более ничего.

Это была правда, правда, не имевшая никакого отношения к делу и какой-либо мести. Марина действительно сваляла дурака в числе многих других врачей и даже заведующих отделениями городской больницы. Однако, пока эта правда была абсолютной неправдой, поскольку расследование еще велось, а дело даже не добралось до суда.

– Это вранье, – рассмеялся Алик над подлой правдой и обратился к телезрителям. – Вы же сами понимаете.

– Я могу предоставить документы, – совсем сошел с ума Прислужков в разглашении персональных данных.

– Прямо сейчас, – поддержала Лебледь.

– Сколько всего человек нанесли подобный ущерб? – спросил Алик, чтобы напомнить, что он знает, что Марина – одна из нескольких десятков сотрудников больницы, пойманных на мошенничестве.

– А остальные… это уже не ваше дело, – отмахнулся Прислужков. – Пожалуйста, показывайте это в эфире. Все.

Его руки разлетелись в стороны, как у судьи при окончании боксерского поединка, язык выскочил, окропляя слюной высохшие губы. Тут посреди этой сцены в кабинет главного врача вошел Кротындра, тот самый Кротындра, что защищал больницу во всех судах. Прислужков растерянно взглянул на него, на его белый свитер с узором, похожим на красный медицинский крест, и в глазах его вспыхнула надежда.

– Выйдите и прекратите съемку, – приказал Кротындра.

– Зачем нам выходить, мы работаем, – напомнил Алик.

– Все до свидания, – по-хамски распорядился Кротындра.

Он по-бандитски наложил свою ладонь на объектив, развернул его в сторону коридора, и вытолкнул Тимофея из кабинета.

– Снимай, снимай, – крикнул Алик.

Но Тимофей испуганно нажал на «стоп» и, только увидев, что Кротындра и Прислужков уже и Алика выталкивают из кабинета, он снова принялся снимать.

Алик уперся обеими руками в косяки, стараясь остаться в кабинете, и на его лице завитала улыбка, подчеркивавшая понимание трагикомизма ситуации. Он стоял, как пограничники на Даманском полуострове, спиной к врагу. Позади его больно щипали за нежные места рук и постукивали.

Сцена могла затянуться, но тут, стоявший в приемной заместитель главного врача Крим, бывший детский врач, внезапно подскочил к Тимофею и, схватив за выступавший, словно обрубок ветки, микрофон, дернул полумиллионную видеокамеру вниз, так что в кадре оказались только ноги.

С возгласом: «Иди отсюда!» – Алик отцепился от косяка, получив дополнительное ускорение от Прислужкова и Кротындры, бросился на Крима и толкнул его в плечо.

Мягкий диван принял на себя тело бывшего детского врача, но Крим тут же подскочил и, приняв боксерскую стойку, сзади по-женски, словно бы сковородкой, ударил Алика в затылок.

– Ничего себе, – раздался чей-то вскрик.

– Вы свидетель, – вскричал Кротындра.

– Тихо, тихо, – запричитала Лебледь.

– Удар снял? – спросил Алик.

Но Тимофей в растерянности снимал пол и ноги. Услышав призыв Алика, он начал поднимать камеру, но Крим опять бросился на него и схватился за микрофон.

– Камера много тысяч стоит, – уныло и испуганно произнес Тимофей.

– А я сейчас и тебя ударю, – заверил Крим.

– Уберите, уберите руки, – опасаясь за камеру, проговорил Алик Криму, но тот ничего не понимал.

– Без проблем ударю, – повторил он.

– Владимир Бабесович, – окликнул Кротындра, осознав опасность.

– Я свою работу делаю, – ответил тот. – На меня напали сзади. Я упал аж сюда.

Крим показал на диван и вдруг, словно бы схватившись внутренним цементом, он растопырил руки и принялся покачиваться из стороны в сторону.

Умственное расстройство Крима было его проклятием. Он иногда покидал действительность.

– Я просто делал свою работу, – невпопад отозвался он, продолжая покачиваться, как Ванька-встанька.

Оживленно жестикулировал только Прислужков.

– Здесь куча свидетелей, что вы напали на нашего сотрудника, – он уже вслух продумывал защиту, устремив ладонь с зажатой в ней ручкой по направлению к груди излучавшего праведность Крима, как обычно это делает преподаватель анатомии по отношению к скелету.

Алик внезапно уловил, что главный врач похож на старую ощипанную цаплю, но эта цапля нападала с задиристостью его домашнего попугая.

– Ваш сотрудник ударил меня, – ответил Алик.

– Никакого удара не было, – уверенно и привычно соврал главный врач, а Крим, отрицающее качая головой, осторожно отошел за спину Прислужкова.

– Он нанес мне удар, – по инерции повторил Алик, уже понимая, что в этом медицинском обществе все будут лгать куда правдивее, чем он будет доказывать свою правду, и вся его надежда была в видеопленке. – Я его только толкнул в плечо, и он упал на диван.

– Вы меня не толкнули, вы меня ударили сюда и сюда, – спрятав эпилепсию на дно рассудка, Крим вернулся и показал на челюсть и плечо. – Я упал вот сюда.

Подобного Алик еще не знал, врачи, призванные лечить, попирая все нормы права и морали, сверхпрофессионально врали.

– Да, Господи, ложь, ложь! – вскрикнул Алик и обратился к телеоператору. – Ты снимай, снимай.

– Закройте эту штуку, не надо снимать, – теперь схватился за камеру бородатый мужик в шубе и шапке, до этого спокойно смотревший сквозь узкие линзы очков на происходящее.