Эффект безмолвия

Телефон располагался рядом с мониторами. Косаченко подбежала к нему, набрала номер секретариата телевидения и под смертоносным взглядом Слониковой произнесла:

– Я бы хотела переговорить с главным редактором…

– Сейчас все доложу, – сказала она Слониковой и тут же в трубку. – Здравствуйте, я пришла на работу, а меня тут встретили с почестями.

Это была последняя фраза Косаченко. Слоникова одной рукой вцепилась ей в горло, другой – выхватила телефонную трубку и поднесла к щеке.

– Она все врет, – сказала Слоникова, удерживая Косаченко на безопасном расстоянии. – Пришла и устроила скандал.

***

Алик читал докладные.

«Считаю необходимым доложить вам о факте хулиганства на телецентре. Ночью кто-то разбросал в большом количестве окурки и скорлупу от семечек, а также бумагу. Чтобы выяснить, кто совершил этот хулиганский проступок – была просмотрена видеозапись системы видеонаблюдения. На ней зафиксирован момент, как Слоникова умышленно опрокинула мусорницу и разбросала мусор»…

Обычная жизнь телерадиокомпании маленького нефтяного города крутилась, словно собачья свадьба. Инженер телецентра Туз развелся со своей женой, а чтобы не платить алименты, уволился из телерадиокомпании. Алик, чтобы отдохнуть от скандалов и депутатов, поручил работу над всеми выпусками заседаний городской Думы Павшину. И главное, ради чего созданы СМИ, снова потекло мимо…

Алик анализировал происходящее с помощью приобретенных в аспирантуре знаний:

«Контролируемые СМИ представляют собой производства по изготовлению и распространению идейной отравы. Система СМИ, несмотря на «свободу слова», есть процесс, инициируемый и поддерживаемый властью для удержания власти, то есть процесс нейтрализации вредителя, конкурента власти на предметы обогащения, путем отравления его идеологическими средствами. Отравить саму власть через «свободу слова», нейтрализовать или ограничить ее претензии на предметы обогащения не удастся ни в одном обществе. Во-первых, силы атомизированного общества, схожего более с тараканьим миром, и власти, олицетворяющей структурированное единство, неравны. Во-вторых, инстинкты подавляющего большинства гонят это большинство не на борьбу с властью, а на борьбу за места во власти…»

ИЗ ИСТОРИИ МЕСТНОГО КЛАДБИЩА

«Отупение приходит тогда, когда безостановочно врезаешься в твердые предметы».

В скрипучей, затертой обувью, одеждой и шершавым от инея воздухом Севера, двухкомнатной квартире, где постоянно пахло сыростью и чем-то несвежим,

проживал Коля Пенкин оператор пятого разряда проржавевшего нефтяного промысла. Кроме него в квартире жили его жена Дарья и двое боевых мальчишек.

Располагалась квартира Пенкина на втором этаже деревянного дома, что представляло для Пенкина и его семьи серьезные неудобства, поскольку пола в туалете не было вовсе.

В туалет проходили, как канатоходцы – по водопроводной трубе, а когда садились, то ногами и руками упирались в стены, чтобы не брякнуться с унитаза в такой же клозет первого этажа.

Кроме того, квартира Пенкину досталась с краю дома и комната, две стены которой облизывала атмосфера Крайнего Севера, промерзала насквозь. Пацаны Пенкина, правда, находили в этом радость: превращали пол в каток и катались на коньках, а под Новый год сооружали снеговика, который не таял до самой весны. А чуть поодаль от деревянного дома Пенкина отчетливо и маняще стояли панельные пятиэтажки…

– Ничего, мать, потерпи, чем хуже, тем лучше, – говаривал Пенкин. – Не без глаз поди наверху. Увидят, что живем как бомжи, квартиру дадут. Никуда, падлюки, не денутся.

– Ты хоть бы ремонт сделал! – ругалась Дарья. – Жить-то невмоготу.

– Ремонт сделаешь, скажут, неплохо живете, – отвечал Пенкин. – Скажут, есть и похуже. И им квартиру в первую очередь отдадут, как более нуждающимся. А если так оставить, то мы на очереди первые. Гарантирую.

– Но сколько можно? Сколько лет так живем. Вселились, ты ж черноволосый был, – говорила жена. – Сейчас, если всю седину выщипать, так лысым останешься.

– Без дела не сижу, стараюсь. Наша квартира точно хуже, чем у других. Брось причитать, наступит время! – отрезал Пенкин.

Пенкин регулярно заходил к соседям то за сигареткой, то за сахарком, то по другой какой нужде, что приходила на ум, но на самом деле разглядывал, как живут. И бывало, видел, что есть еще хуже: то оконная рама с такими щелями, что сквозь них коты проскакивали с улицы и таскали жареную рыбу прямо со стола, то дыра в полу или в стене, через которую соседи рука за руку здоровались.

И вот Пенкин, найдя отличие, ставившее кого-либо в разряд живущих хуже него, прибегал домой, выбирал место и давай рвать его ножом, топором, до тех пор, пока его нога или рука не проваливалась в пустоту. А затем бежал он к двери, за которой стоял сосед с хорошим вопросом:

– Ты совсем спятил? В потолке дыру сделал.

– Пол прогнил, сам хотел отремонтировать, ведь городские власти не чешутся, – сочинял на ходу Пенкин.

– Да, дом ни к черту. И никому нет дела, – соглашался сосед.