– Тебя Богданнов полюбил, – то ли укоризненно, то ли завистливо произнесла Лобзаева.
– В Дагомысе расхвалил, здесь награда. У вас близкие отношения?
– Книга ему понравилась, – только произнес Алик, как Лобзаева потеряла к нему интерес.
Она всегда резко стартовала в сердечных отношениях с людьми, в помощи которых сиюминутно нуждалась, и резко эти отношения прерывала, как исчезала необходимость, не обременяя общение вопросами на тему семьи и работы. Она демонстрировала идеал человеческих отношений, застывших на Крайнем севере: крайний обращается к другому крайнему, только если ему что-то нужно, и ровно на этот срок. Но свою долю учения Алик от Лобзаевой приобрел.
– Я раньше сильно волновалась при выступлениях, – сказала она когда-то Алику. – Но нашла рецепт. Мысленно представляю, что не я говорю, а – другой. Так легче.
Алик проводил ее взглядом, затем его вниманием завладел московский мюзик-холл, украсивший скромную сцену красками костюмов и танцев… а потом…
Он шел к станции метро и вспоминал Богданнова. Ему стало жаль этого человека, окруженного прихвостнями журналистики. Он был схвачен Союзом журналистов, словно клещами сытых колосьев, на которых счастливо зрели зернышки чиновников. Парадокс заключался в том, что Союз в первую очередь объединял не талантливых практиков, а номенклатуру.
Подобное произошло и с Аликом, после назначения его главным редактором. В столице Ямала в фойе какого-то Дворца на очередном ежегодном мероприятии почти забытая им журналистка сказала странную фразу:
– Вам не идет быть начальником. Это не ваше.
Только сейчас он понял эти слова и мог бы сказать их Богданнову.
С точки зрения обычного человека – равный не может управлять. Управлять может высший и неопределенный. Люди, обладающие властью, наделяются публичным ожиданием исходящей от них божественности и дьявольщины, тем, чего нет у обычного человека. И многие люди, получающие власть, вынуждены соответствовать образу. Кто-то это делает с удовольствием, кто-то – без, а тех, кто сохранил себя, молва все равно обряжает в шкуру властителя. В последнем случае рассогласование между шкурой и ее содержанием заметно.
Тело льва могло бы питаться травой, если вложить в него душу Пегаса. Но жизнь эта была бы коротка из-за неприспособленности тела льва к употреблению травы.
«Ты уж будь чиновником или уходи», – говорят зрители мысленно. Но это неверно. Хорошо, что есть такие люди, как Богданнов, может они изменят власть и отношение к ней.
***
Всю дорогу домой Алик думал лишь о том, что как самый крупный алмаз, вне внимания геологов и ювелиров останется ненужным камнем, так и книга, пусть самая талантливая, но написанная и изданная, за границей внимания людей, способных предложить ее широкой публике, останется лишь бумажным кирпичом. Кажется, что несколько лет кропотливого труда должны быть оценены автоматически. Но нет. Необходимо упорство в доказывании, поиск человека, книга должна звать на помощь голосом автора, ходить по коридору его ногами, жать его руками нужные руки, но еще недавно Алик не стал бы требовать внимания…
***
Подсказка
Награждения журналистов по итогам конкурсов проходили и на Ямале. После окончания одного из таких мероприятий, Алик опоздал с выходом. Автобусы уехали. Возле роскошного надымского Дворца культуры стояла единственная машина, в которой сидел Кукишевич. В эту же машину, кроме Алика, села и припозднившаяся редакторша сельского телевидения по имени Тамара – стареющая мечтательная женщина, с невыводящимся выражением интеллигентной грусти на полном внутреннего достоинства лице.
Едва она села в машину и увидела Кукишевича, образ ее треснул, и началось извержение, правда, без пепла, грома, лавы и падающих камней – извержение обычной женской истерики, что для многих мужчин хуже всего выше перечисленного.
Слезы потекли, оставляя грязевые подтеки на щечках ее вулкана, а в направлении Кукишевича понеслись грозовые разряды упреков:
– Сколько участвуем в конкурсах и ни одной награды! Все уходит вашим любимчикам, которые под боком…
Кукишевич поморщился от одной мысли, что до гостиницы всю дорогу, которую не сократить, придется слушать вопли Тамары.
–… нас, кто в провинции, как будто нет. Мне скоро на пенсию, я отдала полжизни этому телевидению, и хоть бы маломальское внимание Департамента…
Кукишевич покрутил пальцем в ухе, создавая впечатление, будто хочет прочистить его, но на самом деле, он его заткнул, потому что освободившаяся от внутреннего достоинства Тамара кричала столь громко, что даже Алик, сидевший подальше, почти оглох.
– Тамара Ивановна, будет на вашей улице праздник, – попробовал успокоить Тамару Кукишевич.