Эффект Доплера (СИ)

— Я немного замерзла… — начинает Сэм, и я догадываюсь, на что она намекает. Я протягиваю ей свою толстовку, висевшую в прихожей, и иду на кухню ставить чайник. Она плетется за мной, свесив голову набок. Её волосы едва касаются плеч и торчат в разные стороны треугольником. Пара прядей выбивается из общей кучи, накрыв лицо.

— У тебя тут, это, ну… — блещу интеллектом я и спешу убрать волосы с её лица нелепым движением руки, едва не выбив ей глаз, — вот, так лучше.

Она потирает лицо указательным и средним пальцами (сделав акцент на среднем) в том месте, где я провёл рукой, и бурчит:

— Спасибо.

Я делаю чай, заранее спросив, сколько ложек сахара туда засыпать, и приятно удивился, узнав, что она такая же сладкоежка, как и я. Вернее, ну ненормально сыпать полторы ложки сахара в такую маленькую кружку. В детстве мама пыталась напугать меня слипшейся задницей.

Сэм едва отхлёбывает пол глотка и шипит:

— Горячий!

Я закатываю глаза и вижу её улыбку на лице.

— Рассказывай, — прошу я, не желая ждать. На часах почти десять. Я не хочу спать, но хочу избавиться от разговоров как можно скорее.

Сэм вдруг меняется в лице и встает со стула. Чай она оставляет без внимания на столе, и подходит ко мне, протянув руку. Спрашивает:

— Ты мне доверяешь?

— А ты мне? — задаю встречный вопрос я.

Она едва заметно кивает, но я успеваю словить её на неком замешательстве. Это длится всего пару секунд, затем она кивает ещё увереннее, и тогда я встаю со стула. Её тёплая рука греет мою, пока мы идем в гостиную и садимся на диван. Не знаю, почему она решает в итоге прийти именно в эту комнату.

— Не мог бы закрыть окно на кухне? Меня морозит, — просит она, и я бросаю её руку. Иду на кухню. Закрываю чёртово окно. Иду обратно с грозным шипением, скрипя ногами по полу. Понятно, почему она решила прийти сюда, на кухне стало слишком холодно. Она замечает мой недовольный взгляд и отвечает:

— Я не знаю, с чего начать, — Сэм заворачивается в мою толстовку, как в кокон, заранее поджав колени. Она буквально тонет в ней, и я вдруг понимаю, какая она все-таки маленькая. Или я большой. В том красном свитере она тоже тонула, он едва покрывал её до самых колен. Затем мои мысли меняются в другом направлении, и я вспоминаю, кто носил эту толстовку в последний раз. И свитер. И все мои футболки. Её рыжие волосы прекрасно сочетались с синим цветом ткани, с белым, серым, да каким угодно. Моё лицо мрачнеет при мысли о том, что Сэм эта толстовка тоже к лицу. Я спешу выбросить эти мысли из головы и пытаюсь вникнуть в разговор, вернее, в монолог, как я понял.

— У меня была тяжёлая жизнь. Моя семья в другом городе. Я бросила их, потому что не смогла жить с тираном.

Боже, какая знакомая ситуация — думаю я.

— Она убила моего брата. Вернее, довела до самоубийства. Я буквально видела, как он крадёт таблетки нашей мамы. Я знала, что может произойти что-то непоправимое, ужасное, но не помешала этому. Он закрылся в комнате, никого, кроме меня, не было дома. Он умер ночью, и в этот момент какая-то частичка меня умерла вместе с ним. После случившегося я обвинила свою мать, ведь именно она довела его до суицида. На самом же деле, себя я винила больше, — она берёт меня за руку и подносит её к своему животу. Я вдруг ужасаюсь, вдруг она действительно что-то сделала с собой?