Эффект Доплера (СИ)

— Она уже сделала это однажды. Сегодня она сделала это ещё раз. У тебя потрясающая сестра, — говорю я уже в тысячный раз за сегодня. — Она читает мысли. Говорит то, что я хочу услышать. Делает то, что нужно. Хоть это и безрассудно, глупо, может, неправильно. Но она делает это во благо других людей.

— Даже не верится, что она такая. Ну, сам понимаешь. Семья у нас неблагоразумная.

— Прекрати, — обрываю его грустные слова я и продолжаю, — представь, как завизжит Ари, когда увидит рядом с собой тело, пускающее слюни во сне. - Я до сих пор не уверен в том, знает малышка о том, что рядом спит незнакомая девушка, или нет.

Но мы оба смеёмся, представляя эту картину.

— А как Сэм вообще оказалась в моём доме? — спрашивает Нат.

— Я встретил их с Рэджи на улице. Эх, Нат, если бы я мог выдавать чужие секреты, ты бы всё понял.

Спустя какое-то мгновенье я слышу умиротворённое дыхание Ната. Он уснул. Кусок моей футболки зажат в его руке. Я вдруг чувствую себя человеком, на которого можно положиться. Старший брат, любящий парень, хороший сын, отзывчивый друг — те самые звания, которые мне не удалось получить в своей жизни. Я пытался и не раз. Сын из меня никудышный вышел. Любящий парень, живущий где-то внутри меня, свёл собственную девушку в могилу. Не собственноручно, конечно, но я струсил, и поэтому, я виноват. Старший брат… чёрт, у меня нет младших сестер и братьев. Я единственный ребёнок в семье. Отзывчивый друг, хм, может, хотя бы друг из меня выйдет — что надо.

С мыслями, полными глупых надежд, я засыпаю.

Крыша — начало всех начал. Там я впервые понял, что люблю её. Кажется, люблю. А может, полюбил в тот самый момент, когда увидел эту девушку, сидящую на выступе, которая, запрокинув голову вверх, любовалась звездами. Её каштановые волосы слегка колышутся на ветру, а глаза блестят от красоты на небе. Ей повезло, что на небе ни облачка. А мне повезло, что я вижу всё это.

Снова. Один и тот же сон. Я понимаю, что позже она бросился с крыши, либо же застрелит себя непонятно откуда взявшимся пистолетом. Каждый раз она убивает себя снова и снова. И каждый раз по-разному. День, когда я понял, что люблю её, приходит ко мне во сне, обращаясь в кошмар. Моё собственное сознание издевается, напоминает, что я виновен в её смерти. Я до сих пор жив, могу дышать, ходить, мыслить, существовать, разговаривать — хотя делать этого не должен. Не имею права. Не тогда, когда… не спас её. Господи, лучше бы я умер в том сраном доме, а она осталась жива.

Джуди сидит и не смотрит на меня. Я знаю, что если подойду ближе, если, не дай бог, прикоснусь к ней, или скажу хоть слово — она умрёт. Я ведь снова на этой крыше. Мы на этой крыше, здесь и сейчас, хоть и во сне — я до последнего верю, что это не случайность. Их не бывает.

Я судорожно вздыхаю, сглатываю слюну, и делаю шаг вперёд. Неуверенно, я продолжаю ступать, приближаясь к Джуди всё ближе и ближе.

— Родная, — сквозь слёзы проговариваю я, зная, что она обернётся и когда заметит меня, достанет очередное орудие убийства. Способ уничтожить всё то хорошее, что произошло на этой крыше год назад. Вариант, как превратить мой сон и всю мою жизнь в кошмар. Её зелено-карие глаза смотрят с надеждой.

— Кью, — она буквально вкладывает в это слово всю любовь, которой согревала меня те недолгие месяцы наших отношений. Я вспоминаю — в эти дни я был по-настоящему жив. С ней и только с ней.

— Девочка моя, — я банален до невозможности. Мил до тошноты. Отвратителен сам себе, ведь я знаю, что говорю эти слова в тысячный раз, в очередном кошмаре. Знаю, чем они обернутся. Но ничего не могу с собой поделать, слова сами слетают с моих губ. И когда она слышит это, слезы катятся по её щекам. Она спрыгивает с выступа на ноги, и, продолжая стоять, каждый раз убивает себя по-новому. Джуди бросалась с крыши, убивала себя ножом в живот, душила, сворачивала себе шею, глотала таблетки. Этот кошмар с каждым разом становится всё ужаснее, а её убийства — всё изощрённее.

Моя девушка достаёт собачий ошейник и швыряет его мне под ноги. А я не могу пошевелиться. Каждый раз она убивает себя, а я ничего не могу сделать, как и в тот самый день — 4 сентября прошлого года. Этот сон напоминает мне каждый грёбаный раз, что я — трус. Я — ничтожество. Я не смог ничего предотвратить. Поэтому мои ноги прилипают к поверхности крыши, и я не могу шагнуть к ней. Не могу вырвать нож из её рук. Не могу остановить, чтобы она не прыгала с крыши. Не глотала чёртовы таблетки. Не убивала себя.

Красный кожаный ошейник валяется у моих ног, на нём красуется маленькая медалька с именем собаки. Джуд — я назвал щенка в честь неё. Это глупо, но пёс, которого я спас от летящего на всех скоростях фургона — единственный, кто остался со мной после той трагедии. Помню, я внушал себе, что если назвать её этим именем, частичка Джуди всегда будет рядом. Я нашёл щенка на дороге в день, когда решил сжечь особняк вместе с мёртвыми телами.

— Где собака, Кью? — она осуждающе смотрит прямо в глаза, и с каждой секундой на душе у меня становится всё гаже.