Вдруг я слышу голос где-то позади нас, со стороны беседки. Оборачиваюсь и вижу седые волосы, обрамляющие круглое лицо в морщинах. Её тонкие губы, такие же, как у меня, улыбаются. Зелено-карие глаза блестят от слёз. Мы слишком похожи друг на друга внешне. Правда, бабуля была ниже меня ровно наполовину.
— Ты пришёл, — она озаряет меня своей счастливой улыбкой. — Кью, нам нужно поговорить.
— Я как раз за этим и приехал сюда, — отвечаю я и даже не замечаю недоумевающего и слегка испуганного взгляда Сэм. Я отхожу от неё и несусь на всех парах к бабушке.
Куча вопросов вскруживают мою голову. Неужели, бабушка ждала меня все это время? И где же она пряталась? А с репортажем тоже она придумала? Это она оставила шкатулку? Пусть скажет мне код, вдруг я…
— Кью, как я рада тебя видеть! — она обнимает меня, обрывая мои глупые мысли, и я чувствую родное тепло, которого мне так не хватало.
— И я тебя, ба.
Я виню себя за то, что не помню о ней буквально ничего. Где она живёт? Когда мы последний раз виделись? Почему она выбрала именно это место?
— О-о, — протягивает она. — Я вижу в твоих глазах целый список вопросов. Задавай.
Я сажусь рядом с ней на трухлявую лавочку, бабушка гладит меня по лицу. От неё пахнет лавандой. Вспоминаю: она выращивала её в своём саду. Значит, всё-таки воспоминания о ней не стёрты из моей головы окончательно.
— Я не убивал отца. Вернее, это так сложно.
— Знаю, Кью. Знаю.
— Я защищал свою девушку.
— Джуди? Она тоже была в том здании?
Кажется, бабушка удивлена. Но её реакция кажется мне странной. Может, она знала о происшествии раньше, но тогда зачем сейчас играть на публику?
— Она примчалась спасать мою задницу, — тихо говорю я, а затем охаю, — чёрт, прости, слово задница для тебя — ругательство.
— Знаешь, слово «чёрт» — тоже ругательство, — она улыбается. — О-о, ты помнишь, как я ругала тебя за это слово, сказанное тобой в пять лет? От отца ты перенял только самые плохие черты характера, в том числе и способность постоянно ругаться. Я не могла заткнуть тебе рот, даже в пять лет. Это было и смешно и отвратительно одновременно.
Мы смеёмся, но её смех кажется мне каким-то призрачным, что ли. И я вдруг вспоминаю, как мы смеялись над моими ругательствами. Мне действительно было пять лет. Но тогда бабушка смеялась искренним, хоть и слегка ироничным смехом.
— Я ведь тогда была уверена в том, что ты научишь Джуди плохим манерам. Я воспитывала тебя совсем не так. Ох, Квентин, когда твоя мать умерла, я умерла вместе с ней.
Я изумлённо смотрю бабушке прямо в лицо.
— Вскоре ты всё поймёшь, милый.
Я чувствую, как у меня подкашиваются ноги. Голова начинает кружиться, но рука бабушки хватает меня за плечо.
— Задавай следующий вопрос. У нас мало времени.
Я не понимаю, куда ей спешить.
— Тебя разыскивает полиция?
Она как-то грустно улыбается.
— Больше нет.
— А меня разыскивают, — утвердительно говорю я.
— Знаю, милый. Скоро они будут здесь. Вам нужно уезжать. Задавай следующий вопрос.
Да что она заладила с этими вопросами? Странная какая-то. Но я решаю задать самый главный вопрос, ответ на который мучает меня уже целый год.
— Почти каждую ночь Джуди приходит ко мне в кошмарах. Как мне избавиться от чувства вины? Я ведь не смог спасти её. Она винит меня.
Я сдерживаю слёзы, не в состоянии вспомнить, когда последний раз нормально спал, не проснувшись утром от очередного кошмара.
— Ох, Кью, вряд ли Джуди винит тебя. Ты сам себя винишь. Тебе нужно отпустить это, и тогда кошмары исчезнут, — бабушка гладит меня по рукам и с нежностью смотрит в глаза. Я вижу в её взгляде сочувствие.
— Кью? — Сэм зовёт меня. На её лице читается нескрытый ужас. Я отворачиваюсь от неё. Нет, Сэм, не сейчас.
Холодный ветер дует прямо в лицо, заставив меня вспомнить, что на улице всё-таки осень. Я застёгиваю пальто и сильнее натягиваю шарф на лицо.
— Не думаю, что когда-нибудь забуду то, что произошло, — рассуждаю я, уронив лицо в свои руки.
— И не нужно забывать. Нужно лишь отпустить это. Воспоминания — штука сложная. Отец стёр меня из твоей памяти, ровно так же, как стёр твою мать, и Джуди. Я знала его секрет.
— Какой?
— Он завещал всё свое имущество одному человеку. Женщине, которую любил. И ею была не твоя мать.
— Любовница?
Бабушка кивает.
— Её звали Джулией Гилберт. У неё ещё было двое детей, кажется. Он изменял твоей матери. А когда она умерла, он решил внести Джулию в список в своём завещании. В список, состоящий из одного человека. Тебе он решил ничего не оставлять. Эта шкатулка принадлежала ему. Я, хм, взяла её на время, — бабушка зловеще улыбается, закатив глаза. — А теперь ты её полноправный владелец. Она твоя.
— Так это ты принесла её сюда? — улыбаясь, спрашиваю я, заранее зная ответ.
— Нет.
Улыбка из моего лица исчезает.
— Но… ты же сказала, что… — я начинаю запинаться, не понимая, кто именно принес шкатулку.
— Квентин, я понятия не имею. Я не могу этого знать.
— О чём ты говоришь? — я теряю нить разговора, смысл сказанных ею слов, и прочую белиберду, которая так нужна для поддержки разговора и здравого смысла.