Эффект Марко

Золя поднял голову и жестом попросил у собравшихся тишины. А затем поведал о том, как в глубокой юности сбежал от воинского призыва и отправки солдатом на Вьетнамскую войну, а позже, будучи уже в Италии, наблюдал, как единомышленники формировали цветочное государство в виде социологического движения Даманур[9]. О том, как хипповая одежда срослась с ним, и о нескольких месяцах собственной поглощенности Северной Италией, о том, как он сошелся с другими «детьми цветов», которые с той поры представляли собой одну семью. Однажды они стали членами единого семейства, прекрасной звездной ночью пообещав друг другу, что создадут свою собственную общину на равнинах Умбрии и станут жить все вместе, подобно цыганам, из бесхитростной солидарности с судьбой и образом жизни этого народа-мученика.

Он произносил множество мудреных слов, но Марко понимал их значение. Взрослые лгали ему и остальным детям, они не были цыганами, и отныне жизнь Марко не станет легче, что бы там ни говорил Золя.

Это было все равно что содрать с тебя кожу и заменить на другую.

Марко оглядел других детей. Они застыли в молчании. Ему это совершенно не понравилось.

Позади него стояло двое взрослых с серьезными выражениями лиц. Он услышал, как они шептались о том, что даманурианцы в свое время выгнали Золя из своей общины за воровство. Остальные взрослые не обращали никакого внимания на этот крамольный разговор, выстроившись аркадой статуй и пребывая, как и дети, чуть ли не в трансе.

Золя простер над ними руки.

– Как и евреев, Господь обрек цыган на скитания по свету, до тех пор пока они не заслужат его милость. Как и на Иова, на них обрушилось проклятие, так что они вынуждены были попрошайничать, воровать и грабить на протяжении всей своей жизни. Однако это являлось лишь одним из примеров испытания, посланного Богом, сродни тому, как Аврааму было приказано принести в жертву собственного сына. Но, друзья, я говорю вам: отныне мы не станем нести мученическую чашу цыган, ибо я получил от Господа весть и укажу вам, каким образом мы будем жить по-своему.

Здесь Марко перестал слушать. На что он после этого всего мог рассчитывать? Или одежда, в которую они облачались, не была сродни цыганской? А местное население столько раз абсолютно без всякой причины брызгало слюной в их сторону, выражая свое унизительное презрение? Неужели он выслушивал все эти проклятия и ежедневно получал тычки лишь потому, что его принимали за того, кем он не являлся?

В те минуты у Марко было отобрано все, и это потрясло его, несмотря на то что он ненавидел практически каждый день своей жизни.

Мальчик поднялся и огляделся. Он прекрасно знал, что соображает гораздо лучше большинства из них, но не представлял себе, что именно это может так навредить ему.

Кем все они являлись на самом деле? Например, Золя, называвший себя его дядей, может, вовсе и не был братом его отцу, а его кузеном назывался какой-то совершенно случайный мальчик?

И если дела действительно обстояли таким образом, то где тогда его настоящая семья и кто он такой на самом деле?

Поэтому Марко подумал, что день, который газеты называли самым скучным на свете, был днем, породившим худшее событие, выпавшее на его долю: рождение Золя. Того, кто бил и пытал их, заставлял попрошайничать и воровать. Того, кто не разрешал им посещать школу и жить там, где они могли бы вести нормальный образ жизни. Золя, который с божьей помощью обрел над ними еще большую власть, чем та, которой он обладал ранее.

Он сказал, 11 апреля 1954 года.

Как же Марко ненавидел этот день…

* * *

Теперь прошло уже четыре года с тех пор, как Золя произнес эту речь и провозгласил себя главой клана с божьего соизволения. И это были четыре года террора и страха, более жуткого, чем когда-либо прежде.

В ночь после его выступления они снялись с насиженного места, оставив все, что являлось атрибутами их бродячей жизни: палатки, примусы, кухонную утварь, как и многие из примитивных инструментов, с помощью которых они осуществляли взломы.

На момент отъезда их насчитывалось двадцать взрослых и столько же детей; все наряженные в самую приличную одежду, украденную из магазинов Перуджи.

В течение последующих дней они пересекли Северную Италию, Австрию и Германию, взломав с десяток роскошных автомобилей, блестяще отполированных, с кожаными салонами, и перебив им номерные знаки, а затем направили свой кортеж прямиком к немецко-польской границе, в городок Свицко, откуда устремились в Познань. Никто не говорил о том, каким образом они избавились от автомобилей и сколько выручили за них, но как-то ночью все очутились в поезде, пересекавшем Польшу и направлявшемся дальше на север. Кто-то говорил, что Золя позвал в свое купе двух мужчин, чтобы охранять деньги, и Марко подумал, что раз для этого понадобились двое, то денег, видимо, было очень много.