Эффект недостигнутой цели

Отца он так и не убил. Тот помер сам, отравился паленым самогоном и захлебнулся собственной рвотой… Руслан не мог бы сказать точно, что именно испытал, узнав о его смерти – облегчение или негодование. Наверное, и то и другое. Так или иначе, больше ничего не связывало его с прошлым, кроме разве что самого места, где он провел детство. Самое омерзительное время его жизни…

Он приехал в родной город три года назад. Что им двигало тогда? Стремление воочию увидеть могилу отца и убедиться, что ненавистный тиран получил по заслугам и гниет в земле? Или желание посмотреть на столь пугающий в прошлом мир взрослыми глазами, посмеяться над тем, какими ничтожными теперь кажутся детские страхи?

Он шел по неряшливым узким улочкам, узнавая старые здания, покосившиеся заборы и грязные закоулки, в глубине которых маленькому Руслану мерещились страшные монстры, и удивлялся, каким жалким выглядит городок… Когда-то мальчишка испытывал парализующий страх от одной мысли, что его снова выкинут где-то посреди пустынной ночной дороги и заставят искать путь домой… А сейчас раздирало смешанное чувство брезгливости и ликования.

Мимо спешили прохожие, такие же тусклые и поникшие, как окружающая их действительность. Некоторые из них бросали на Руслана робкие взгляды, словно надеялись, что этот красивый, уверенный в себе человек вдруг заговорит с ними, спросит о чем-нибудь… Теперь его замечали. Теперь, когда он стал сильным и не нуждался в их помощи, они желали быть полезными.

Руслан помнил их лица, все до единого безразличные, жестокие. Помнил, с какой снисходительной усмешкой смотрели на него взрослые дяди и тети, когда отец лицемерно жаловался на поведение горе-сынка… Они видели синяки от побоев, видели его загнанные глаза и беспомощно вздрагивающие плечи, когда отец обнимал сына железными ручищами, еще недавно причинявшими боль. Они все знали, разумеется, знали. И не делали ничего, чтобы спасти его, оградить от чудовища, с которым он существовал под одной крышей. Они все были такими же, как его отец. Если бы Руслан мог, он уничтожил бы их всех. Одного за другим, вместе с их отпрысками, пока еще невинными, но уже испорченными отравленной атмосферой, которая постепенно пропитывает их насквозь, превращая в не замечающих несправедливости слепцов.

Руслан помнил одутловатое лицо участкового, отцовского кореша, с которым они вместе напивались. Его рыбьи, навыкате глаза, с желто-красными, испещренными лопнувшими капиллярами белками, с залегшими под ними коричневыми тенями… Он всегда строго грозил пальцем, обещая, что посадит маленького Руслана в тюрьму, если тот посмеет хоть пикнуть кому-то о том, что происходит дома. Иногда, приняв на грудь, он входил в раж и подолгу объяснял, что для любого ребенка родитель должен являться непререкаемым авторитетом. Руслан мысленно называл его Рыбой. Во время разговора маленький круглый рот участкового широко открывался, как у выброшенного на берег карася.

– Отец старше и умнее, и он воспитывает из тебя настоящего мужчину, – добродушно развалившись на стуле и цедя из стакана, вещал он. – Когда ты вырастешь, то поймешь, что папка все делал правильно.

Руслан вырос. И понял, что очень хочет сжать горло ублюдку и с наслаждением наблюдать, как его тупые рыбьи глаза наливаются кровью и выкатываются из орбит. Он ведь даже нашел его по приезде. Выяснил подробности его жизни и адрес. Из органов бывшего участкового давно поперли, и он торчал в четырех стенах, пропивая грошовую пенсию.

Руслан долго звонил в квартиру, еле сдерживаясь, чтобы не разнести к чертям хлипкую деревянную дверь. Он заставлял себя не дергаться, лишний шум ему ни к чему. Еще не хватало, чтобы любопытная соседка по лестничной клетке увидела в глазок, как он вламывается в чужую квартиру, и вызвала полицию.

Он звонил и звонил, пока наконец за дверью не послышались шаркающие шаги и не щелкнул замок. Руслан знал, что прошло много лет. И все равно опешил от увиденного.

Перед ним стоял худой, кожа да кости, старик. Слезящиеся глаза, дряблая желтая кожа… В нем с трудом угадывался тот дородный, бойкий, самодовольный участковый, которого помнил Руслан.

– Чего? Чего вам? – дохнул перегаром Рыба. – Из ЖЭКа опять? Я ж говорил вчера, что заплачу на этой неделе! Пенсию вот получу только.

В его голосе звучали просительные интонации. Пальцы, державшиеся за дверной косяк, мелко дрожали.

– Ну чего, а? Братцы, договорились же, а? Договорились? – Старик жалобно улыбнулся и резко согнулся пополам, зайдясь в приступе кашля.

Руслан постоял, наблюдая за его конвульсивными вздрагиваниями, развернулся и ушел, не проронив ни слова.