Эффект Танева

В то время мы были яйцом, бессильным, не способным издавать звуков. А кругом гремели голоса других матерей, но в их песнях не было спокойствия. В них ощущались чуждые ноты. Низкие, холодные, скрипучие, металлические. Одним своим видом способные разрушить любой лад. Ноты входили в резонанс с песнями матерей, пробуждая в них самую глухую, злую, тёмную, жёсткую музыку.

Она была тяжёлой, диссонирующей, цвета маслянистой тени. Прислушавшись к ней, матери разрушили гармонию, отправив детей убивать чужаков. Нам смутно известно то время, но в одном память не подводит: враги смогли отбиться и высадились на Поющую планету. Дети жертвовали своими жизнями, но их усилия были тщетны. Матери замолкали одна за другой, песнь звучала всё пронзительней, всё отчаянней и слабей. А потом на нас опустилось безмолвие забвения.

И хоть утрата невосполнима, нам сложно осуждать чужаков. Они тоже хотели сохранить свои песни.

Мы очнулись спустя века, и наш плач вновь наполнил вселенную. Нашедших нас интересовали две вещи: координаты одного из ретрансляторов и наши дети в качестве воинов. Мы были несвободны, и наша песня могла оборваться в любой момент.

У чужаков были конечности в количестве четырёх штук, отростки на голове, синий хитин и низкое созвучие «азари». Их музыка не была плоской, она казалась приятной, кисло-сладкой на вкус. При необходимости мы могли бы навязать кому-то из них свою мелодию, но не делали этого: перепуганные чужаки наверняка покончили бы с нашим существованием. Но больше всего нас пугала главная азари. Песнь её жизни подходила к концу, и в её колебаниях всё яснее и яснее раздавались диссонирующие ноты, столь печально знакомые нам по детским воспоминаниям.

Мы родили детей, много детей. Нас заставили их родить. Младенцев сразу забирали от материнского яйцеклада и растили в другом месте. Это было ужасно, уродливо, неправильно. Ведь так они вырастали в тишине — и есть ли участь страшнее? Не видеть многомерного хора, не ощущать разноцветного ритма, не вкушать ароматной симфонии… это хуже, чем пытка. Наши дети стали зверьми, нет, не зверьми — простейшими, одержимыми лишь жаждой разрушения. Самое лучшее, что можно было сделать — это прервать безмолвие их тиши, быстро и милосердно. К счастью, потерянные не вырвались на волю, иначе нас ждал бы сгущающийся мрак коды.

Мы могли лишь ждать перемен и творить композицию, которую некому было услышать. Но сами были внимательны, прислушиваясь к примитивным звукам нижнего мира. Они бесцветны и безвкусны, скучны и монотонны, но и они способны дать информацию.

— Матриарх, вы отсылаете нас?

— Да, дочери мои, — неужели они не слышат этих скрежещущих, рвущих разум звуков?! — защищайте Бласто. Защищайте Бласто любой ценой. Враги узнали о Канале, они насторожились и готовятся дать отпор. Помогите СПЕКТРу, только в этом случае у нашей расы есть будущее.

— А как Вы, Бенезия? Если враги придут за вами?

— Для того я и остаюсь на Новерии. Моя жизнь подходит к концу, я не цепляюсь за неё. Если враги раздёргают свои силы, значит, моя миссия будет выполнена.

Синехитиновые существа, чья музыка так и бугрилась острыми аккордами, покинули планету. На станции остались лишь мирные особи, замершие в ожидании грядущих раскатов.

И они не замедлили явиться. Их приближение потрясало нас до глубин ритма. Впервые на нашей памяти белый шум пространства взорвался спектром гармоник, и не было у нас звуков, способных описать такое.

— Матриарх, на станцию «Расселина» летят какие-то «люди», и с ними — ваша дочь… ваши дочери. У нас может не хватить сил, чтобы…

— Не требуется. Пропустите. Я сама с ними разберусь.

Потом новые чужаки высадились на планету. Они не торопились, как будто ожидали чего-то. Сосредоточившись, мы уловили в окружавших нас колебаниях едва заметную фальшь. Она ощущалась с трудом, на самой грани восприятия, и не вызывала в памяти никаких ассоциаций. Пятнышки фальши постепенно приближались, а вслед за ними шли и новые гости.

Их собственная музыка тоже была странной, незнакомой. Их мелодии звучали практически плоско, но именно что почти. Крошечный, только-только зарождающийся объём. Он был гладким, потрясающе гладким. Когда мы аккуратно прикоснулись к их песням, то нас захлестнула волна удовольствия. Какая гармония… только-только зарождающаяся, отличная от всего, знакомого нам — и прекрасная. И цвет… едва заметный, бледно-бледно красный. Это было оглушающе. Мы потянулись к ним всеми своими чувствами, пытаясь ощутить отзвуки низкого мира.

— Это настоящее чудо, Эли! Когда я оставался на Третьей планете, то считал, что больше с тобой не встречусь!

— Да, ретрансляторы стремительно преобразуют нашу жизнь, Андре. Шутка ли, за пару секунд преодолеть половину галактики! Раньше на это потребовались бы годы, если не десятилетия. Значит, персейский ретранслятор не нашли ни галакты, ни демиурги?