Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I

— Да, отдать человеку должное всегда следует, — соглашался Гумилев. Гамилькар провел эту ночь с известной петербургской аристократкой графиней Л. К. (фамилия не называется по понятным причинам), вдовой известного всей России полковника N, героя Брусиловского прорыва. Гамилькар увидел и снял графиню вчера вечером под полковую музыку прямо па Приморском бульваре, чувствуя на себе удивленные и злобные взгляды русских морских офицеров. До драки не дошло лишь потому, что на толстую стареющую графиню никто не претендовал, а петербургские дамы ей даже сочувствовали:

— Ah, chere L. К., que ne vous reconnaissais pas. J'imagine, combine vous avez souffert[50].

Все понимали, что для графини этот черный шкипер являлся последней надеждой, да и морским офицерам не было резона в такие смутные времена ввязываться в сухопутные драки, чтобы не остаться забытыми на севастопольской гауптвахте перед оскаленными наступающими большевиками.

«Quelle belle personnel Bien faite et la beaute du diable,подумал африканец, пристально разглядывая графиню. — Quel pied, quel regard! Une deesse!»[51] Внезапно Гамилькар услышал любовный призыв Черчилля. Тот почувствовал присутствие дикого купидона. В кронах севастопольских акаций лениво зашуршала в ответ своим локатором взрослая самка.

«Значит, дикие купидоны все-таки залетают в Крым, — подумал Гамилькар. — Интересно, окольцована ли она? Жаль, что темно, не видно».

Гамилькар почувствовал спиной, как самка лениво натянула между ланками свой природный арбалет — перепонку с ядовитой иглой. Гамилькар обладал наследственным иммунитетом и не боялся купидоньего яда; к тому же поздней осенью купидоны меланхоличны и неопасны.

Шкипер не только разбирался в женщинах, но и был в них разборчив. Общедоступными женщинами он брезговал, белых женщин избегал и за любовью обращался к ним лишь при крайних, невыносимых личных затруднениях, но пышнотелая графиня сразу приворожила его, пришлась по вкусу. Вообще, в первобытных племенах во всем мире мужчины предпочитают крупных полных женщин на южноафриканский манер — «чем больше, тем лучше»; более того, его физиологическая особенность в боевом состоянии была так огромна, что Гамилькару не удавалось полноценно общаться даже с невестой (офирские женихи дефлорируют невест до бракосочетания, сразу после помолвки) и редко удавалось подыскать себе женщину под размер. Это был рослый негр, но с несоразмерно огромным Кюхельбекером, не уступавшим известной всей России елде Святого Луки. Фаллос у Гамилькара был такой, что возникала проблема со штанами, он не умещался, рвался из клеш, как птица из клетки, шкиперу приходилось собственноручно портняжничать, кроить какие-то особые ширинки и мешочки, вроде средневековых гульфиков, для содержания своего фаллоса как в походном, так и в боевом состояниях.

Военный оркестр играл «Дунайские волны», а графиня Л. К., такая толстая, огромная и соблазнительная, в нерешительном ожидании стояла под зонтиком у входа в павильон, но к пей никто не подходил. У графини была та же физиологическая проблема, что и у Гамилькара — она тоже не могла, не умела подыскать для себя соразмерного друга.

Черчилль и дикая самка продолжали любовную игру в кронах акаций, но вяло. «Ничего у Черча не получится», — подумал Гамилькар. Черчилль целился в сердце графини, но она стояла боком к нему, к тому же прикрывалась зонтиком.

Не пробить. Самка прицелилась в сердце шкипера со спины.

Гамилькар подышал на свой сердоликовый перстень и придумал, что сказать.

— J'ai des vues sur vous pour ce soir,[52] — тихо сказал Гамилькар, подходя к графине со спины, но она его давно уже видела.

Графиня очень испугалась и медленно пошла от негра вниз но Приморскому бульвару.

— Ecoutes, chere… Attendez![53]

Офирянин решил, что эта красотка не понимает по-французски, но по-русски он не мог составить такую сложную фразу. Он опять подышал на перстень и тоже медленно пошел за графиней, перебирая четки из разноцветного жемчуга и сочиняя по-русски что-нибудь попроще, а графиня видела спиной, как негр идет за ней, и слышала его шаги. Черчилля привлекала необъятная кормовая часть графини. Шкипер тихонько свистнул, и ленивый Черчилль решил не взлетать и выстрелил на авось. Отравленная игла попала в правую ягодицу графини, но не вонзилась, а лишь уколола кожу и упала от движения платья.

— Оу![54] — воскликнула графиня, инстинктивно потерла правую ягодицу и почувствовала на коже припухлость.

— Я хочу тебя… любить, — с запинкой сказал Гамилькар за спиной графини.

Графиня молчала. Ей было больно, жгло ягодицу — будто пчела укусила. Этот негр ее чем-то уколол или ущипнул.

Возможно, это африканский способ ухаживания. Нельзя быть такой недотрогой в такие времена, надо что-то ответить…

— Mais laissez-moi done, monsieur; mais etes-vous fou? — сказала графиня. — Voyez autour de combien jolies demoiselles.[55]