Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I

Я памятник себе воздвиг среди Сахары —Кастальский чистый ключ поэзии моей.Ни юный эфиоп, ни караванщик старыйего не обойдут в жару январских дней.Нет, весь я не умру! Но, вознесенный к тучам,прольюсь, как свежий дождь. И, бедный бедуин,я буду знаменит, пока под солнцем жгучимжив будет негр — хотя б один.

Пожарники уже были на крыше.

Пускай ползет гюрза за ядом в тень анчара — а мне не страшен яд хандры и забытья.О, Русская земля! Ты тоже как Сахара — нечерноземная, пустынная моя.Твой сын, Сковорода! Твоих цветущих вишен вошел в меня озноб.И, черный негритос, я был тобой любим,когда бродил, нелишен, среди беленых изб, черемух и берез.

Негр продолжал декламировать, когда пожарники бережно снимали его с крыши, пораженный народ внимал и безмолвствовал:

И пушкинский мой дар — божественный гостинец! —

оценит, полюбив, разумный индивид:Негроид, и русак, и щирый украинец,и друг пустынь — семит.И долго буду тем любезен я потомкам,что, воспевая страсть, я улетал в астрал,что сердце я вспорол стихом, как бритва, тонкими с кровью века кровь свою смешал.[92]

В больнице негр кричал, что он «народный артист Камеруна», и порывался выброситься из окна, поэтому держали его на первом этаже, пока он не переселился в мир иной. В Камерун была послана телеграмма, а пока артиста похоронили на городском кладбище возле забора. Там много заброшенных могил, и кладбищенской администрации следует привести все беспризорные захоронения в порядок — перекопать, свалить всех в одну братскую могилу и установить памятник «Неустановленной личности».

ГЛАВА БЕЗ НОМЕРА

13 числа каждого месяца в Офире никто не работает.

Из записок путешественников

НЕСКОЛЬКО СЛОВ ПО ПОВОДУ «ДЕЛА О СЕКСУАЛЪ-ДЕМОКРАТАХ»

(авторское отступление)

Бойтесь одесских репортеров!

А. Чехов

Была ли у сексуалъ-дофенистовъ положительная программа? Безусловно. Почти целый век основную продукцию «Суперсекстиума» составляли прокламации эротического содержания. Oua (программа) зафиксирована даже на вывеске веселого заведения мадам Кустодиевой. Эта программа заключалась в одном-единственном слове, которое Великие французские энциклопедисты почему-то забыли вписать в свой Великий лозунг своей Великой революции, хотя в черновике это слово было. Как видно, в начале французской революции Ж.-Ж. Руссо в страшной спешке успел написать три слова (и каких! Это вам не тухлые «мир, труд, май»): СВОБОДА, БРАТСТВО, РАВЕНСТВО И…

Но последнее, четвертое, написать не успел: уже обмакнул кисть в белую краску, по стоявшие над душой нетерпеливые граждане бабефы, лаптопы и Робеспьеры схватили недописапный лозунг и потащили па улицу. С Великими Словами, как сказал один офирский Pohouyam, спешить не следует — иначе пойдут гулять по улицам в незаконченном виде, а потом объясняй на каждом углу, «что ты хотел сказать». С четвертым словом революционный лозунг приобрел бы понятный и всеобъемлющий смысл развития человеческих отношений — недоставало последнего слова, и улица-дура, чувствуя его нехватку, дописала сама: …ИЛИ СМЕРТЬ!

СВОБОДА, БРАТСТВО, РАВЕНСТВО ИЛИ СМЕРТЬ!

Но нет, не угадала улица; а вот аристократические записные шутники, когда их везли на эту самую ИЛИ СМЕРТЬ, кричали с повозки: СВОБОДА, БРАТСТВО, РАВЕНСТВО И БЛЯДСТВО!

И были ближе к истине.

Император Наполеон I тоже чувствовал недостачу последнего слова и тоже приписал отсебятину: …И СОБСТВЕННОСТЬ!

И тоже угодил пальцем в небо. Вот последнее слово: …ЛЯМУР!

Вот подлинный лозунг истинного сексуалъ-демократа: СВОБОДА, БРАТСТВО, РАВЕНСТВО И ЛЮБОВЬ!

…И ЛЮБОВЬ!