Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I

— Но кто же такой Шкфорцопф? — спросил Гамилькар. — У меня нет знакомого с такой фамилией.

— Ну нет так нет. Шкфорцопф объяснил на допросе, что знаком с вами. Он немецкий — нет, германский! — орнитолог. Занимался, представьте себе, какими-то легендарными птицами — птица-pyx, гамаюн, купидон. Или германский шпион, выдававший себя за орнитолога. Мы его арестовали в Одессе на второй день войны, когда стало можно бить русских немцев. Ух, как я его бил! Но поговорим о другом. Значит, Петру Николаичу Врангелю нужна звероферма в Офире? Очень понятно. А господину африканцу нужен Бахчисарайский фонтан для дворца нгусе-негуса? За чём же дело стало? Следуйте за мной. Прошу!

Нуразбеков вывел арестованного во двор Бахчисарайской контрразведки, где не в пример офирскому двору негуса в тени под старой яблоней над еще неприбранным утренним трупом расстрелянного токаря вились не цеце, а безобидные навозные мухи; и вместо Бахчисарайского фонтана предъявил африканцу прямо у забора ржавеющую водонапорную колонку. Гамилькар удивился, он ожидал чего-то другого — элегантного, чистого, мраморного, а тут какой-то громадный ребристый пивной Кюхельбекер.

— Это и есть пушкинский Фонтан слез? — спросил он.

— Именно, именно: слез! «Младые девы в той стране преданье старины узнали, и мрачный памятник оне Фонтаном слез именовали», — продекламировал контрразведчик. — Еще не верите? Вот, взгляните на макушку: крест и луна. «В углу дворца уединенный. Над ним крестом осенена магометанская луна (Символ, конечно, дерзновенный, Незнанья жалкая вина)», — опять процитировал Нуразбеков и предложил: — Да вы качните, попробуйте! Небось во дворце вашего негуса такого чуда света не видели.

Гамилькар качнул ручку этого железного Кюхельбекера и не успел отпрыгнуть — толстая стремительная струя воды потоком полилась ему на клеши и на английские армейские ботинки. Гамилькар был вполне удовлетворен: фонтан как фонтан, только струей вниз. Более того, Бахчисарайский фонтан ему понравился тем, что с виду он был переносным и перевозным, в Офире таких не водилось. Хороший фонтан.

— Нельзя ли его купить? — спросил Гамилькар.

— Можно, — ответил Нуразбеков. Не нагибаясь, он почесал левой рукой правое колено, а правую руку протянул к Гамилькару. — Ваш перстенек… Позвольте полюбопытствовать…

Гамилькар сиял с указательного пальца золотой перстень с мутным лунным камнем.

— Дорогой, наверно? — спросил Нуразбеков.

— Золотой. Стоит денег.

— Презренный металл. Я про камешек.

— Лунный камень.

— С Луны, что ли?

— Нет. Обыкновенный реголит. Из Лунного ущелья в Эфиопии.

— Что же вправили, если обыкновенный?

— Это мой талисман. Достался от отца. От деда. От прадеда.

— И все они были Гамилькары. Кстати, у орнитолога Шкфорцопфа точно такой же камешек в перстне.

— Наверно, побывал в Лунном ущелье.

— А надпись что означает? На каком это языке? На арабском?

— Нет. На иврите.

— Это что за язык такой?

— Древнееврейский. Это еврейская именная печать с раввинской надписью. Она в точности повторяет надпись на талисмане Пушкина. Перевод такой: «СИМХА, СЫН ПОЧТЕННОГО РАББИ ЙОСЕФА УМУДРЕННОГО, ДА БУДЕТ ПАМЯТЬ ЕГО БЛАГОСЛОВЕННА».

— Почему же Пушкин носил перстень с еврейской надписью? — удивился капитан Нуразбеков. — Уж не евреем ли был господин Пушкинзон?

— В каком-то смысле — да.

— В каком же таком смысле?

— Его прадед был эфиопским фалаша, то есть исповедовал иудаизм.

— Вот так компот!

— А Пушкин просто не знал, что там написано, и считал надпись тайной, каббалистической.

— Да уж не еврей ли вы? — удивился Нуразбеков.

— Я тоже фалаша, эфиопский иудей. А вы не антисемит ли случаем, господин капитан?

— Мы с вами договоримся, господин фалаша. — Капитан Нуразбеков ушел от прямого ответа, вздохнул и вернул перстень Гамилькару. — Бахчисарайский фонтан будет ваш. Но не за деньги.

— А за как?

— Баш на баш, господин фалаш.

— Bachnabach?

— Услуга за услугу.

Контрразведчик Нуразбеков оглянулся, понизил голос и попросил Гамилькара в обмен па Бахчисарайский фонтан устроить ему местечко на «Лиульте Люси». По данным контрразведки, большевики скоро начнут решительное наступление на Крым. Нуразбекову, как говорится, надо делать ноги. Сойдет матросом, простым матросом или даже кочегаром. Он, Нуразбеков, хоть и числится в контрразведке, но не боится физического труда, нисколько не сомневайтесь, взгляните на его мозолистые ладони — это благородные мозоли от древка боевого белого знамени, черенка могильной лопаты и приклада трехлинейной винтовки; ребром ладони он может рубить доски, а кулаком ломать кирпичи. Нуразбеков все умеет. В Офире Нуразбеков сможет работать на купидоновой ферме барона Врангеля — подметать, чистить, доить купидонов, задавать им корм. И т. д.

Хорошо. Понятно. Шкипер Гамилькар пообещал устроить Нуразбекова старшим матросом, если только Нуразбеков при наступлении большевиков сумеет самостоятельно добраться до Севастополя.

Контрразведчик вынул чернильный карандаш и попросил севастопольский адресок Гамилькара.

— Пята хата с краю за кривой акацией под Сапун-горой, — продиктовал Гамилькар.