Эфиопские хроники XVII-XVIII веков

И стиль и манера повествования у Синоды резко отличаются от изложения событий у Завальда Марьяма как ввиду его личных писательских особенностей, так и ввиду ряда внешних обстоятельств. Завальда Марьям должен был продолжить повествование Хаварья Крестоса после смерти последнего, что он и сделал, более или менее придерживаясь летописной манеры своего предшественника. Синода же задался целью не столько продолжить труд Хаварья Крестоса и Завальда Марьяма, сколько написать отдельное повествование о царском походе в область Гибе. Он снабдил его особым заглавием и начал его в своей обычной нескромной манере: «Многие брались писать и повествовать об истории, за которую беремся мы, но подобает мне и желаю я последовать от начала (Деян. 1, 1), ибо следую я по порядку и знаю доподлинно, как писать историю чудес царя царей Иясу, да будет над ним мир!» (с. 197). Далее Синода щеголяет своей начитанностью не только в святоотеческих писаниях (Иоанн Златоуст, Епифаний Кипрский), но и в доступных эфиопскому читателю произведениях историографии (Севир Ашмунейский, ал-Макин, Иоанн Никиуский, Абу Шакир, Йосиппон) и проявляет явную склонность к «извитию словес», наполняя повествование библейскими цитатами, аллюзиями и сравнениями. Он сознательно отступает от сухого летописного стиля, вероятно, по двум причинам. Во-первых, Синода желал не просто продолжить чужую работу; как раз напротив, он желал написать свою работу и выделиться, чтобы достичь желанной должности царского официального историографа. Во-вторых, ему самому явно более импонировал старый литературный стиль пространных историй XVI в. с их риторическими отступлениями и ораторскими красотами, нежели новый, сухой и летописный.

Видимо, он был не одинок в своих литературных вкусах и пристрастиях и в конце концов преуспел, сделав ставку на изысканного, притязательного и начитанного придворного читателя. И действительно, по безудержному прославлению царя вопреки не только исторической правде, но даже и простому правдоподобию «История», написанная Синодой, очень напоминает «Историю царя Сарца Денгеля» — это высшее достижение эфиопской историографии XVI в. [16, с. 7]. Тем не менее, желая выделиться, Синода всячески подчеркивает свою роль очевидца событий, что, как он считает, дает ему преимущественные права на написание истории похода: «До сего довел я, человек смиренный и скудоумный, [повествование свое]. Многие, кто видел и не видел, брались писать и повествовать о том, что мы знаем доподлинно. Но подобает мне, и хочу я следовать от начала, ибо был я при [всем] по порядку и знаю доподлинно, как писать историю чудесных деяний царя царей Иясу, да будет над ним мир...» (с. 223).

Историю похода Синода закончил, но цели своей — занять должность придворного историографа — не достиг. Но он не отчаялся и тут же начал писать следующую историю трепетного ожидания царя в столице и радостной его встречи, рассчитывая, вероятно, продолжать ее и далее. Однако все получилось по иному. По возвращении в Гондар царя постигло горе из-за смерти его любимой наложницы, давно болевшей. Царь покинул столицу, оплакивал ее в монастыре, где и зимовал. Вернувшись в Гондар, он вновь столкнулся со вспышкой религиозных разногласий, пытаясь разрешить которые он вступил в конфликт с могущественной Дабра-Либаносской лаврой. Раздраженный, «посреди всего этого вышел царь потаенно из Гондара, оставив там весь двор и взяв немногих людей из тех, кто пребывал во внутренних палатах его, и спустился в Дамбию» [36, с. 75]. Столица снова осталась без царя, а молодой Синода не принадлежал к тем «немногим», которые сопровождали царя. В этих условиях писать историю было невозможно. Поэтому он закончил новую начатую было историю фразой, вполне прозрачной для его современников: «И того ради написал я историю опечаленных сердцем из-за отсутствия царского, чтобы была она напоминанием об изрядствах их для детей их и детей детей их. Но да подаст бог царю нашему Иясу страх имени своего и красу почитания своего, враги же и ненавидящие его да будут покорены! Да утишит бог гнев свой и ниспошлет на землю милость и щедрость свою» (с. 226).