Егерь Императрицы. Граница

— Для вас у меня есть одна бумага, господин-премьер майор! Вам ведь известен поручик Толстой Дмитрий Александрович? — знакомый уже адъютант генерал-губернатора при его отметке о предстоящем убытии подал розовый с узорами и вензелями лист Алексею.

— Да, мы с ним служили вместе, — подтвердил тот, вчитываясь в текст.

Кавалеру Ордена святого великомученика Георгия IV степени премьер-майору Егорову Алексею Петровичу.

Приглашаю Вас, милостивый сударь, посетить великодушно мой дом 14 июля сего года, к 19 часам, где для приглашенных будет дан званый ужин с бальными танцами.

С уважением, граф Толстой Александр Иванович.

«Блин, ну точно, я ведь Митеньке обещал, что как только в Москве буду, то и к нему в гости зайду, — думал Алексей. — А может, ну его, все эти светские кадрили? Все равно ведь я там себя в великосветском обществе держать не умею».

Адъютант, как видно почувствовав настроение егеря, выразительно покачал головой.

— Очень вам, сударь, рекомендую там быть. Господин генерал не из тех людей, кому просто так отказывают, а вам еще дальнейшую карьеру строить. Да и Митенька, что сам только вчера здесь был, зная про вашу излишнюю скромность, настоятельно просил его увидеть перед отъездом. Ну а за сопроводительными документами, наградами для нижних чинов и всеми премиальными вы завтра перед самым обедом зайдите, я вас вне всякой очереди приму.

— Понял, буду, — вздохнул Алексей и отправился на квартиру, чтобы готовиться к вечернему приему.

Дом — это, конечно, было сказано скромно. Домом Толстых на окраине Москвы назывался приличных размеров дворец с большим и красивым парком. Он, конечно, уступал своими размерами многим княжьим, но был по-своему великолепен, сверкая колоннами из белого мрамора у главного своего входа. Перед самой парадной лестницей одетые по последней моде в восточные костюмы слуги и распорядители принимали лошадей и повозки у гостей, а их самих провожали внутрь здания. Алексей прибыл на наемном экипаже и, отпустив его, поднялся с одетым на турецкий манер слугой по длинной белой мраморной лестнице.

— Лешка, дорогой! — из боковой залы с криком выскочил одетый в мундир поручика гвардии Митенька. — Явился-таки наш скромняга! — молодые офицеры крепко обнялись. — А я уже хотел за тобой карету было отправлять! Мне адъютант генерал-губернатора ведь сказал про твой московский адрес! Так что ты сильно здесь рисковал! — и радостно расхохотался. — Ну, орел! Балканский орел! Не зря государыня сама тебя там, на поле, именно так вот назвала! Эта твоя история у Ришской экспозиции уже к сегодняшнему дню всю Москву облетела! Вот ведь, когда-то чуть было голову за эту историю не потерял, а теперь, вон, даже и через чин удалось выше перескочить! Цени, Леха!

— Ценю, Мить, я ценю, — улыбнулся Алексей. — В этом ведь и твоя заслуга есть, что не побоялся найти моего барона под Шумлой. Ты его, кстати, не видал? Три дня уже не могу я своего полковника здесь найти!

— Такие люди сами объявляются, когда им это нужно, — усмехнулся Митя. — Видать, занят он сильно. Думаю, что найдется еще. И да, это самое, Алексей, он-то уже теперь не полковник, а целую неделю уже как господин бригадир.

— Ну вот, тем более его нужно найти, чтобы поздравить, да и дело у меня к нему по новому моему месту службы. А мне уже завтра отбывать из столицы, — вздохнул Лешка.

— О делах давай говорить завтра! — махнул рукой поручик. — А ну пошли со мной! До общего застолья еще целый час времени, так я тебя хотя бы с молодежью пока познакомлю!

Высокое общество Москвы и ее гостей было представлено разодетыми штатскими и военными. Порхали в пышных бальных платьях барышни. Подкручивали усы великосветские щеголи. Люди разбились по группкам и предавались любимому делу высшего общества — сплетням! Каждого входящего в огромную общую залу непременно обсуждали. Лешка шел за Митенькой как под прицелом сотен стволов.

— Пш-пш-пш, — шептали барышни, обмахивая себя яркими веерами.

— Бу-бу-бу, — бормотали пожилые полковники, коллежские и статские советники, важные генералы. — …Императрица, Ришский перевал, Нишанджы, из капитанов, кавалер ордена, золотая сабля «За храбрость», — доносились до него обрывки фраз.