Египтянин

Я вышел из храма Атона с таким чувством, будто жизнь моя проходила до этой поры в каменном мешке, не имевшем выхода, и вдруг я в первый раз увидел между камнями узенькую щель, через которую во тьму ко мне проникает свет и поступает воздух, позволяющий дышать. Такое же чувство, будто жизнь открылась мне заново, было у меня, когда я впервые с восторгом почувствовал силу знаний и могущество врачевателя. Но подобное чувство может, наверное, пережить лишь очень одинокий и много утративший человек. Я, Синухе, чужестранец на всей земле, пережил это в храме Атона, с изумлением догадываясь о том, что мог видеть фараон очами своего недуга. Я почувствовал это, радуясь за него, но понял также, что ему не следовало становиться фараоном, ибо власть опасна для прозорливцев, видения которых не связаны с этим миром.

5

Когда я уже в сумерках вернулся домой, на верхней части моей двери виднелась простенькая табличка врачевателя, а во дворе меня терпеливо дожидалось несколько больных оборванцев. Каптах сидел на крыльце с недовольным лицом, разгоняя пальмовой веткой роившихся вокруг него мух и утешаясь пивом из только что откупоренного кувшина, стоящего рядом.

Я велел ему привести ко мне в первую очередь мать с тощим ребенком на руках и дал ей меди, чтобы она купила себе еды, благодаря которой у нее вновь появится молоко для ребенка. Потом я перевязал раба, раздробившего пальцы между мельничными жерновами, сложив ему осколки костей, сшив связки и напоив его снадобьем, в которое подмешал вина, чтобы он забыл о своей боли. Помог старому писцу, у которого на шее была опухоль величиной с детскую головку, она заставляла его ходить со склоненной набок головой, затрудняла дыхание и, казалось, выдавливала глаза. Я дал ему лекарства, настоянного на морской водоросли, о целебности которой узнал в Симире, хотя и не верил, что оно может особенно ему помочь. Стыдясь своей бедности, он вытащил несколько кусочков меди, завернутых в чистую тряпицу, и, просительно глядя на меня, предложил их мне, но я ничего не взял, пообещав, что пришлю за ним, как только мне понадобится что-нибудь написать, и он ушел, радуясь тому, что сохранил свою медь.

Моей помощи попросила также девица из ближайшего дома увеселений, ее глаза были покрыты коростой, и это мешало ее промыслу. Я промыл ей глаза и приготовил примочку, которая должна была их вылечить, после чего она нерешительно разделась, предлагая мне за ее труды единственное, что имела. Не желая ее оскорбить, я сказал, что вынужден держаться подальше от женщин из-за важного исцеления, к которому готовлюсь, и она мне поверила, ничего не понимая в моем искусстве, но чувствуя ко мне глубокое уважение за самообладание. В награду за ее готовность оплатить мою услугу я удалил пару некрасивых бородавок, расположившихся на ее боку и животе, обмазав их кругом обезболивающей мазью, так что операция была почти безболезненна, и она ушла очень довольная.

Так, врачуя бедняков, я не заработал в этот первый день даже соли на хлеб, и Каптах издевался надо мной, подавая мне жирного гуся по-фивански, блюдо, которое не готовится нигде в мире, кроме Фив. Он купил его в богатой винной лавочке в центре города и держал в яме с углями, чтобы блюдо не остыло, в пеструю чашу он налил мне лучшего вина с виноградников Амона, посмеиваясь над моими дневными доходами. Но на сердце у меня было легко, и я радовался больше, чем если бы исцелил какого-нибудь богатого торговца, получив за это золотую цепь. Я должен также рассказать, что раб, который явился через несколько дней показать свои заживающие пальцы, принес целый горшок крупы, которую он украл для меня на мельнице, так что труды моего первого дня не остались совсем не оплаченными.

Каптах продолжал надо мной посмеиваться: